Владимир Зуев
ЛЕТЕТЬ ИЛИ ПЛЫТЬ
(цикл стихотворений)
***
Дайте фанеры на аэроплан,
Чтобы в одну из неразвитых стран
Нахер отседова улететь.
Клеть прохудилась, родная клеть,
С детством – корабликом на воде.
Где же ты, родина? С кем ты и где?
Мама, я буду тебе писать
Длинные письма по облакам.
Мама, как мягко! Как жестко, мать!
Мамочка, может, там легче. Там,
Где-то совсем далеко-далеко,
Нет беспросветного неба где.
Сердце бумажным шуршит кульком,
Руки – кораблики на воде
В речке одной из неразвитых стран.
Дайте фанеры на аэроплан…
***
Первый, привет передал.
Пил, жалок был, жал
Черный комок внутри.
Жалко, но не горит
Спиртом в руке моей.
Болью на девять дней
С койкой сковал, женил
Ток центробежных сил.
Тени. Слова. Шаги.
Слышишь? Комок сожги
Черный, который сжал,
Первый. Привет передал…
***
Вино переходит в уксус,
Тоска – в песок,
Словно вода уходит,
Когда рассвет;
Когда ощущаешь
Кожей: не одинок;
Когда понимаешь, выжив,
Что смерти нет.
Не у тебя, не нынче.
Отсрочка фарт.
Что-то еще не сделал,
Не оплатил…
Где ты, моя цыганка,
С колодой карт?
Я бы тебя о многом
Порасспросил.
Нет, не хочу, не нужно.
Тоска – в песок.
Я чьей-то волей выжил.
Рассвет, рассвет…
Не у меня, не нынче,
И смерти нет.
Только из жизни
Вырезали кусок…
***
Ветром утро распахнет рьяно
Или посылкой какой красивой
В ней много моря и океана
И это только твое не мимо
Это тебе почтальон приносит
Сонно как носят пустую прессу
Я еду в Ялту потом в Одессу
Туда где один на двоих потолок
И потолком проплавают рыбы
Где бесконечный в ночи прибой
Знаешь там множество либо-либо
И нас в это кто-то несет рукой
***
Сны оставляют тем кто остался
В выметенной квартире
И тишина и ни сальсы ни вальса
Пол и стены четыре
И потолок растворяется словно
Пена у ног белесых
И нереальные жалятся осы
Нехотя зло бескровно
Мальчик беззубый швыряет щебень
Метится в неба корыто
Я оставляю июльский гребень
И дверь оставляю открытой
***
Зассанный мир моего двора,
Где пива хочется и топора,
Слепых, глухих и скупых старух,
За слово «сука» дающих шлюх.
Там карусели и тополя
И что-то фокусное во мне,
И в «мире детском» на три рубля
Стоишь в каком-то недетском сне.
И что-то было еще потом…
Тут раз – затихли и двор, и дом.
Стемнело. Снег, фонари и я –
Скруглились зассанные края.
А там, в каком-то ее окне,
Сидит и думает обо мне
Другая – та, что моей женой,
Наверно, станет. Постой, постой…
Пойду перекатывать пласт «кино»
И, свесив ноги, в окне сидеть.
Спасибо, Бог, что создал окно –
Оно реально меняет клеть
Квартиры, города и двора,
Где пива хочется и топора.
***
Летите, ласточки, летите.
Под вами мальчики в граните
Лежат себе и, в небо глядя,
Все думают: «Скажи-ка, дядя,
Чего мы тут гуртом лежим?
Чтоб было легче остальным,
Другим, которые на воле,
Мечтать о невзъебенной доле,
Карьере, власти и бабле?
Что ж, будет вам парад-алле.
Мы отоспимся тут немного,
Ну, а потом одна дорога –
В Москву, в Москву, в Москву, в Москву.
Потом историки наврут:
Бессмысленный и беспощадный
Был бунт. Шла бойня, шли отряды.
И Кремль, краснея от стыда,
От этой дикой братской свары,
Устроил сам себе пожары
И плакал, видимо, от дыма.
Отряды проходили мимо,
Поверх голов его церквей.
И только выкрики «налей!»
Все это действо оживляли.
Эх, люли-люли, ляли-ляли!
Как души тут держались в теле?
Летели ласточки, летели.
И я проснулся среди ночи
Лицом на «Капитанской дочке»…
***
Альфа – Омеге. Омеге – Альфа.
Вселенная делает верное сальто.
Чувствуешь, как нас несет по кругу
С первой космической. И друг к другу
Не уменьшается притяжений.
Мегакосмические сажени
Нас разделяют с тобой как будто.
То, что меж нами, есть масса брутто.
Солнечным ветром сорвало крыши.
Альфа – Омеге. Омега, слышишь?
Альфа – Омеге. Тут что-то заело,
Мы в невесомости, не в этом дело…
В чем же, скажи? Пустота, Омега.
Знаешь, наверное, смысл побега
Только в проверке своих притяжений.
Мегакосмические сажени
Остро дают ощущение токов.
Альфа – Омеге. Мне одиноко.
***
Бог мой, как мокро, и ветрено, и безнадежно.
Грязное небо и лужи с огромными волдырями.
Лето. Июль. И еще что-то между нами.
Множится пустота и вводится мне подкожно.
Можно уплыть, улететь, растворить-раствориться.
Новые простыни, окна с глазами чужими.
Холодно. Серо. И память уже не отнимет
Новых безрадостных дней. Колесо, колесница.
Лица, красивые, разные, но невозможно –
Что-то сломалось, нарушена оболочка.
Главной в строке обстоятельств является точка.
Бог мой, как мокро, и ветрено, и безнадежно!
***
Освободи меня от ощущения вины.
За то, что жив и болен безнадегой.
За то, что я иду своей дорогой,
Придерживаясь четной стороны.
Освободи меня от притяжения окна,
В котором мир, в котором очень пусто.
Стекло, мой силуэт, стена и люстра
И недоискупленная вина.
Освободи меня от пустоши ночной,
Когда не сплю, когда себя сжираю
И складываю лед, подобно Каю,
Когда крадусь нечетной стороной.
Освободи меня, прошу, освободи,
Я здесь, смотри. Я весь как на ладони.
Мне снятся белые стреноженные кони,
Туман и бесконечность впереди.
***
Мы будем строить ковчег, мама.
Нас скоро затопит, а мы – не рыбы.
Природа встает на дыбы. На дыбы –
Тварей двуногих. Довольно хлама
Этой планете. Мы, мама, строим.
Ты подбери каждой твари пару,
Чтобы мы вышли огромным роем
Где-то на суше, и под гитару
Возле костра помянули хором
То, что оставили этим летом,
Бешеным боем и перебором.
Каждый плывет со своим куплетом
В нашем ковчеге. Но мы – не рыбы.
И не рабы мы – свой мир построим.
Пусть, кто останется, ходит строем,
Мы на дыбы, если что, на дыбы.
***
Черная бабочка бьется на свет в окно.
Черная бабочка – чьи-то секреты, но
Я не хотел бы чьих-то секретов знать.
Это бессонница, я третий день без сна.
Черная бабочка, сколько еще мне лет?
Черная бабочка, стукнись в стекло в ответ.
Нет, не хочу, не нужно, мне все равно.
Черная бабочка бьется в мое окно.
Черная бабочка, белый в сто ватт вольфрам.
Черная бабочка, сколько осталось нам
Диаметрально чужими друг другу, ну?
Черная бабочка видит свою Луну
В маленькой лапочке в комнате под потолком.
Черная бабочка знает, прошу о ком.
Ночь, пустота и лампа – мое кино.
Черная бабочка бьется в мое окно.
Черная бабочка, бейся, кино крутись,
Я ухожу в астрал, устремляюсь ввысь.
Раньше боялся окон и высоты,
Черная бабочка, ты виновата, ты.
Я разрешил себе, слышишь, я разрешил
Строго по вертикали в небесный ил.
Мне разрешили видеть иное, но
Черная бабочка бьется в мое окно.
***
Снилось что-то похожее на Дали.
Я разбегался, прыгал и падал в цвет,
Попадал. И маленький шар Земли
Пропадал. Полет прерывал рассвет.
Расстраивался, снова хотелось в сон.
Маршрутка – метро – работа – метро – домой.
Казалось, что этой ночью я был спасен.
Мне снилось: я натурально совсем живой,
В полете. Там нет притяжения, нет.
Я невесом, есть радость и высота.
Я не летал последние тридцать лет –
Боялся или погода была не та.
Случилось. Доволен снова собой самим.
Какой же он маленький, шарик моей Земли!
Сон растворяется. Дом, над трубою – дым.
Думаю, это не стал бы писать Дали.
***
Мокнем день, неделю, месяц, год.
Свыклись с влажностью, купили сапоги.
Мой сосед вчера построил плот
И уплыл, приняв на ход ноги.
Я остался, газ зажег и свет.
Дом промок снаружи, изнутри.
Бесконечность – и просвета нет.
Говори со мною, говори.
Ангел мой, я – здесь, я – в сером. Жду.
Растворяюсь. Поскорее. Поспеши.
Под дождем у неба на виду –
Мокрый мир божественной глуши.
Понимаю, этот мир – не тот.
Но уйти, приняв на ход ноги,
Не могу: худые сапоги,
Дождь идет неделю, месяц, год…
***
В изголовье – север, в ногах – июнь.
Не феншуй: я сам неудачно лег.
Я не умер, слышишь? Три раза сплюнь.
Я уменьшил свой болевой порог.
Ты сидела рядом, молчала ты.
Я твоей укутался немотой.
Я боялся вдруг навсегда остыть
И молчать при этом совсем с не той.
Не случилось, слышишь? Живой пока.
Прикуси язык, троекратно сплюнь.
Животом цепляюсь за облака.
В изголовье – север, в ногах – июнь.
***
Не было солнца и лета.
Август, и безнадёжно.
И мои мысли где-то
С кем-то. И очень сложно
Дробным стоять на грани,
Связи не нарушая.
Ночь пустотою ранит.
И пустота решает
Обосноваться, вжиться
В тело мое и в сердце.
Утром – пустые лица,
Улицы, окна, дверцы.
Я, неизменно сонный,
Тело тащу куда-то.
Не килограммы, тонны
Мыслей моих, как вата,
Тут, в черепной коробке,
Мокнут. Забыть об этом.
Я замерзаю в «пробке».
Как ты там этим летом?
***
Лететь или плыть далеко совсем,
Туда, где чужой для тебя язык,
Туда, где не будет привычных схем,
Где вдруг ощущаешь, что мир велик,
Что мир много больше, чем два окна:
Одно – на березы, в другом – рассвет,
Чем стены с обоями цвета льна,
Чем небо, в котором просвета нет
Весной или осенью и всегда,
Когда понимаешь: замкнулся круг –
Заводы, заборы и провода
На запад, на север, восток, на юг.
Особенно летом, в пустой ночи,
Проснуться от мысли «бежать, бежать!»,
От страха, который во мне кричит.
Из кожи, что режется без ножа,
Попробовать выпрыгнуть, и потом
Куда-нибудь прочь – от привычных схем,
От стен – со вспоротым животом
Лететь или плыть далеко совсем.
***
Ветер, сорви крыши,
Рви тополя с корнем.
Мы пустотой дышим
Каждый второй вторник.
Чаще, еще чаще.
Так что, срывай смело.
Мы кое-как тащим
К смерти свое тело.
Нет, за себя только.
В ночь одному – страшно.
В небе луны долька
Светит в мою башню.
Тут, этажом ниже,
Воет в ночи некто.
Мысль сострадать выжег
И изменил вектор
Я, и легко стало
Без маеты этой.
Только любви жало
Тычет свое вето
В сердце, глаза, губы.
Тот, кто меня выше,
Стать мне не дай грубым.
Слышишь, сорви крыши.
***
Я заключаю сепаратный мир
С одним из «Я», которое восстало.
Ему всегда чего-то слишком мало,
Оно не исповедует пунктир
И, если что, в меня втыкает жало.
Я заключаю двойственный союз
С собой самим, и это мне противно.
И внешний мир, всегда наивно дивный,
Идет войной. А я, положим, трус –
Сейчас и здесь, но это рецессивно.
Я заключаю пакт и договор.
Я миллионы лживых соглашений
С собою подписал. Мои мишени
Устало ждут вердикт и приговор.
А я восстал, я выбрался из тени.
Сплошную выбираю, не пунктир,
Чего-то мне всегда ничтожно мало.
Я, если что, в себя втыкаю жало.
Я, если что, иду мишенью в тир –
С одним из «Я», которое восстало.
***
Низкое небо ложится чужой простыней,
Влажной и жесткой, как в поезде в никуда.
Я застилаю, я режусь о провода,
И засыпаю, и с мертвою вижусь родней.
Поле, огромное поле, сколоченный стол,
Длинные-длинные лавки по двум сторонам.
И тишина, обо всем говорящая нам.
Чья-то невеста волочит по грязи подол,
Чей-то жених все жует и жует каравай,
Гости вином поливают свои рушники.
Я ощущаю: одежды на мне велики,
Словно бы я убываю, и выше трава,
Стала как будто бы вровень. И я побежал
Вдоль рушников, ярко алых, и лавок пустых.
И запыхался, и лег, и завыл, и затих.
Господи, Господи, Господи, как же я мал.
Мал или мало успел под чужой простыней,
Той, что дают проводницы в чужих поездах.
Я застилаю и режусь, и больно, и страх.
И засыпаю и с мертвою вижусь родней.
Июнь — август 2014 г.
г. Екатеринбург