Владимир Зуев
CAFE «МАФЕ»
(монолог)
Импровизированная сцена маленького провинциального кафе. Сколоченный из фанеры подиум выкрашен черной краской. На него светят лампы с отражателями на шнурах из «Икеи». На подиуме стоит пюпитр, барный стул, микрофонная стойка. Рядом с подиумом ширма, она подсвечена настольной лампой, к ней тянутся шнур от микрофона.
В кафе пусто. Слышно, как звенят тарелки на кухне, как переговариваются повара азиаты.
За ширмой сидит мужчина, видно его тень. Она наливает из пузатой бутылки в пузатый бокал, нюхает содержимое, пьет. Взял телефон, набирает номер. Достал сигарету, закуривает.
МУЖЧИНА. Лара, аллё, на. Это не Лара, это Алена? Привет! Лара, это я! Узнала? Как узнала? Юмор это, да. Придешь сегодня? Я весь вечер на сцене… Спешел фо Лара! Секс, драгс энд рок-н-ролл! Шашлык-машлык, коктейли, всё-такое… Я даже спою для тебя Митяева, если захочешь… Куда тебя пригласили? В сауну? Ты пользуешься популярностью, Лара. Последний раз предлагаю тебе! Ну, я бронирую столик? Чего? Да пошла ты…
Наливает, пьет. Смотрит в телефон, набирает номер.
МУЖЧИНА. Добрый вечер, могу я услышать, Виолетту? Это Виолетта? Не узнал тебя, богатой будешь. Какие планы на вечер? Может, мартини и немного музыки? Приглашаю, да. С меня мартини и песни, с тебя твоя сексуальность и проведенная вместе ночь? Я не намекаю, я открытым текстом. Гуляю, да… Могу себе позволить. Приглашаю вас на свой сольный вечер, мадам. Все песни только для вас! Можете заказывать. «Шансоньетку»? Да легко! Что еще? «Вальс Бостон»? Не вопрос! Только давай на берегу договоримся, что ты не будешь ночью кричать, что нужно домой, вызови мне такси. Когда? Да ты всегда так делаешь… Не правда, не оставалась ты ни разу. Засыпал, да… И что из этого? Но я же один просыпался, тебя не было рядом? Как много тех, с кем хочется уснуть, как мало тех, с кем хочется проснуться, Виолетта! Это про тебя! Осчастливишь сегодня? Перезвонишь? Хорошо, только я начинаю скоро. Целую в шейку! (Смотрит в телефон) Динамо! Виолетта, ты динамо-машина. Попьет, поест, песен послушает, и такси ей еще вызови. Вот… Кристина — стопудовый вариант. Кристина Игоревна? Добрый вечер. С вами говорит продюсер Севы Соловьева. У него сегодня презентация новой сольной программы в кафе, я обзваниваю людей из VIP-списка. Очень ждем вас. (Смеется) Привет, Кристиночка. Нет, еще трезвый. Приходи, спою тебе Лепса и Михайлова. Всё, на сегодня обязательная программа выполнена, пою, что хочу. Представляешь, часов в пять заруливает в кафе такой скромно одетый узбек, в костюме таком обычном, в рубашечке. Говорит официанту, что плов кушать хочет и чтобы ему тридцать раз спели «Как упоительны в России вечера». Официант ко мне, сделаешь Сева? Я фонограммку в интернете качнул и вперед. Он кушает плов свой и слушает. Разе на шестом двести водки попросил. Пьет, ест и слушает. А я пою. Потом хотел перекурить. Спрашиваю, уважаемый, я перекурю и продолжим? А он улыбнулся так по-доброму, зубы свои золотые показал и говорит: «Пой, уважаемый, потом покуришь». Я разе на десятом слова путать начал, думал бросить уже, послать его. А он купюры новенькие из кармана пиджака достал и на стол положил. Приезжай, Кристина. Чего потом? Да ничего, плов доел и ушел. Я с кухней деньгами поделился и решил сегодня на заказ не работать больше. Нет, для тебя спою, что попросишь. Мы же ко мне потом! Чай, кофе, потанцуем. Водка, пиво, полежим! Да без намеков я. Просто настроение хорошее. Приедешь? Ладно, чего я тебя уговариваю, не маленькая… Захочешь, я тут…
Молчание.
Бабы — зло. Не понимаю их, то Маша, то не Маша, то дам, то не дам, то дам но не вам. (Набирает номер) Алло, Борис Михайлович? Вас беспокоит начальник службы безопасности банка «Возьми деньги». Вы у нас взяли в долг, когда вернете? Почему вы молчите, Борис Михайлович, мы знаем ваш домашний адрес! Боря, не напрягайся, это Сева! Я со второго номера звоню, дорогой! Напрягся? Да ладно! Реально не узнал? Да буду, куда я денусь! Если так дальше попрёт, то пошью костюм с отливом и в Ялту.
Мужчина высунулся из-за ширмы, посмотрел в зал.
Прости, дорогой. Там уже клиент подошел. Приедешь? Вот молодца! Все, до встречи, дорогой!
Наливает из бутылки в бокал, пьет. Выходит на сцену.
МУЖЧИНА. Добрый вечер, дорогие друзья. Сегодня у нас не совсем обычный вечер. Я не работаю сегодня на заказ. Сегодня только для друзей, только для вас звучат песни Севы Соловья, Всеволода Соловьева. Я очень рад, что вы пришли провести вечер в нашем уютном кафе. Я буду петь что-то для души. Не знаю, как определить жанр собственного творчества, пусть этим занимаются критики, не буду отбирать у них хлеб. Я не бард. Я не люблю бардовскую песню. Барды — это что-то про палатки, про костры, про комаров, про крепкую мужскую дружбу после литра водки. Я про другое. Немного шансона, что-то от Высоцкого и Вертинского, что-то от русского рока. Я, моя душа, мой голос и моя гитара… Мы весь вечер для вас…
Сегодня будет вечер посвящений. Так получается, что за каждой песней стоит какая-то история, человек какой-то. Поэтому я буду вам маленько рассказывать, чтобы понимали, откуда у песни ноги растут.
Не помню точно, что я пел в детстве, помню, как у меня началось с гитарой. Сидели как-то за бутылкой мой дед и отец. Сидели, выпивали, говорили о важном. Тут толи водка закончилась, толи темы для разговоров, короче, посмотрели на меня оба и дед сказал. Надо парня куда-то учиться отдавать. Отец возразил, мол, художественную школу парень закончил, в спортивную секцию ходит, с него хватит. Тогда дед напомнил отцу, что у того на стене гитара пылится, вот пусть парень на ней играть выучиться, опять же инструмент покупать не нужно. На том и порешили. Мы пришли домой, отец снял со стены гитару и вручил мне со словами: «Это гитара, она как женщина, с ней аккуратно надо». Стер рукой пыль с женщины, сыграл мне начало песни про «колокола», и вручил инструмент. По его взгляду я понимал, что варианта не научится играть, у меня нет. Я принес гитару в свою комнату, посидел с ней чуть-чуть, повесил её на стену и лег спать.
Снилось мне, что надо мной стоят дед и отец и смотрят так пристально, а я сижу с гитарой и не могу настроить её, кручу колки, дергаю струны и мне стыдно. Наутро я пошел в библиотеку и взял там самоучитель игры на шестиструнной гитаре.
Самоучитель оказался мутным, там учили играть нотами, а ноты надо было еще научиться читать. Короче, дело оказалось серьезным и не решалось скоро.
Через какое-то время я узнал, что в школе открылся кружок игры на гитаре, и направился туда. Высокий мужчина с усами, прораб со стройки, придирчиво оглядел гитару, сказал что-то вроде «хорошие дрова» и настроил мой инструмент. Я был счастлив. В кружке я научился играть песню про «лыжи у печки стоят», про «солнышко лесное» и про то, как «люди идут по свету, им вроде не много надо», что-то про прочную палатку и про путь. Тут мой интерес иссяк, и я увлекся какими-то другими важными пацанскими делами.
Вспомнил я про гитару, когда настало время дружить с девочками. В школе парни организовали ансамбль и что-то играли на электрогитарах, а девочки каждую репетицию собирались под окном этой репетиционной комнаты и таяли. Я был в очках, худой, с торчащими ушами и понимал, что просто так дружить с девочками у меня не получится. Тогда я взял, заработанные летом в лесхозе деньги и пошел в музыкальную школу. Меня прослушивал Борис Иванович. Сложно его описать. Он носил бородку, эспаньолку, волосы до плеч, джинсы и пиджак фактурной ткани. Еще у него на правой руке были длинные ногти. Когда он слушал мою, с позволения сказать, игру, он всегда начинал протирать листья у лимона, который рос в его кабинете в большой кадке. Я понимал, что лимон явно в иерархии Бориса Ивановича важнее меня. Да и ладно, главное, научиться играть модные песни и все девчонки мои. Короче, за пару лет я научился играть «Я буду долго гнать велосипед», «Вальс Бостон», «Бродит вечер по лесным дорожкам», пару романсов и «Клен ты мой опавший». На этом мое обучение завершилось, я понял, что готов, да и Борис Иванович, протирая лимон, сказал мне: «Всеволод, думаю, что мне вас больше не чему научить». На этом мы расстались.
Мода на песни менялась с дикой скоростью, возникло «Любе» и «Ласковый май», параллельно появились записи Цоя. Я услышал Цоя и понял, вот… Вот это круто! Наигрывает что-то из репертуара группы «Кино».
май нэйтив таун изент ладж,
энд изент смол, и все такое,
там школа, корефанов трое,
там «Magna», «Royal» и «Orange»…
там детство – ивы и река…
в хрущевке песни под гитару,
и высь светла и высока,
и все сдавали стеклотару…
и были счастливы, бикоз,
там «нАчать» было и «углУбить»,
там был заветный кубик рубик,
и миллионы алых роз…
там был волшебный «Wind of Change»,
влюбленность первая-вторая,
и девственность девичьих плеч,
там Стелла, Оля, Зоя, Рая…
там чудо – видеосалон,
и Цой живой и Хой в почете,
и мы не в погребальной роте
с друзьями, время – не Харон
тогда и там… теперь и тут,
иные мы, май таун нэйтив –
форевер! ай эм вэри эктив,
я жив доселе, вэри гуд…
Потом я поступил в институт и параллельно начал писать песни. Песни были похожи на раннего Цоя. Я старался копировать его голос, мелодику, да и тексты были в том же духе. Потом была общага, свобода, и девяностые. Мы с парнями сколотили группу с каким-то пафосным названием, вокруг нас собралась тусовка. Алкоголь, женщины, рок-н-ролл.
Как-то раз мы компанией выпили и решили пойти в парк, туда, где чертово колесо. Шли, пили пиво, было лето и ничего не предвещало нашей встречи с бардовской песней.
А в парке на открытой сцене в это время проходил конкурс с затейным названием «Юный бард», но это было не важно. Важно, что стояла звукоусиливающая аппаратура, микрофоны и была сцена. Товарищи меня взяли на слабо. Пока я сидел на асфальте и оценивал качество песен, кто-то из моих друзей сбегал и договорился с ведущим о моем участии в конкурсе. Кто-то отобрал у кого-то из участников гитару, и я пошел на сцену. Не помню, как и что я пел. Не помню, как долго все это продолжалось — у нас было время и было пиво. Мы дождались финала и когда объявили, что главный приз гитара мебельной фирмы «Урал» и поездка на фестиваль бардовской песни имени Грушина достается Всеволоду Соловьеву, я охренел. Мы забрали диплом, гитару, билет на поезд, взяли водки и пошли обмывать мою победу. Тогда я еще не знал, что такое бардовская песня и кто такие барды.
Дорогие друзья, мне нужно пару минут, чтобы подготовиться к выступлению. Я понимаю, что мое вступление несколько затянулось, но не каждый день у меня бывают авторские вечера. (светооператору) Дружище, поставь что-нибудь лирическое. Я объявляю музыкальную паузу, чтобы у вас было время выпить, покушать и поговорить.
Уходит за ширму. Видно, как он пьет из фляжки, переодевается, выходит на сцену.
Очнулся я в поезде. Вокруг меня были странные бородатые мужчины в тельняшках, веселые потрепанные женщины, алкоголь и гитары. Люди пели какие-то известные только им песни, пили водку, заедали консервами из банок, обнимали и целовали женщин. Меня мучило похмелье и вопрос «как я оказался тут, с ними, с этими странными людьми, которые наливают мне и знают моё имя». Потом мы пили, пели. Потом были три дня санкционированной песенной пьянки под названием фестиваль имени Грушина. Было море палаток, костров, нескончаемых и повторяющихся песен. Были нетрезвые братания с бородатыми мужчинами и нетрезвыми женщинами. Был Олег Митяев, двести тысяч человек народу, немецкий духовой оркестр в соседях по поляне, был Михалыч, который каждую ночь зачем-то искал в нашей палатке Олю из Томска, не находил и спал у нас в ногах. Был спирт «Рояль» и апельсиновый «Юпи» и песни-песни-песни. С тех пор, дорогие друзья, я не люблю бардовскую песню. Но исполню одно посвящение… (поет песню)
Он был слесарем и поэтом,
Гитаристом еще немного,
В общем, бардом. И как-то летом
Барда в даль позвала дорога –
Фестивалить, петь песни людям,
Он взял свитер, рюкзак, гитару,
Сел на поезд и будь что будет….
Поезд барда повез в Самару.
Под Самарой есть бардоместо,
Фестиваль, что зовется Грушей…
Бард не знал, что его невеста
Ездит бардов туда послушать.
Они встретятся ночью поздно
У костра, где Митяев вечный,
Будет бардам про купол звездный,
Петь устало и бесконечно…
Качнется купол неба большой и звездно-снежный:
«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
Утром, лежа в чужой палатке,
Бард с бардессой мечтали хором
Об ином мировом порядке,
О совместном походе в горы,
О совместном весеннем сплаве
О бардачном своем дуэте,
О концертах, деньгах и славе
Повсеместно на всей планете…
Всюду баннеры и билборды,
Стадионы полны фанатов.
Бард не нищий, собою гордый,
Произносит: «Привет, ребята,
Мы с женою для вас исполним
Наши бардохиты, нетленки».
В это время его ладони
Наминали её коленки.
И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:
«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
«Не дала мне, бардесса-сука»,
Думал бард, и глушил водяру,
И слезились глаза от лука,
И хотелось сломать гитару
О сосну, у которой прежде,
Он признался в любви бардыне,
Пергидрольной своей Надежде,
Что работает в магазине.
И считает, что пишет круче,
Круче мэтров всех взятых вместе —
Это бардовский сучий случай,
Это бард не простил бардессе.
И она ему не простила,
И разъехались бард с бардачкой.
Фестивали у бардов — сила!
Фестивалей у бардов пачка
Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним:
«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
Я понял, что с бардами нам не по пути и ушел в свободное плаванье. Я многому научился у них, правда. Не стоит думать, что вся бардовская песня – это три аккорда и костры с палатками. Я встречал таких людей, они так играют, что Дидюля рядом не валялся и тексты у некоторых посерьезнее, чем у многих поэтов-поэтов. Ну да Бог с ними. Дай им Бог здоровья!
Дружище, будь так добр, поставь для моих друзей что-нибудь душевное. Я не прощаюсь, мне нужно принять новый образ и мы продолжим наш вечер. Кушайте, выпивайте, расслабляйтесь.
Уходит, переодевается за ширмой. Пьет из фляжки. Выходит в образе шансонье.
На дворе были девяностые. Тут-то мы все оптом узнали, что такое шансон. Русский шансон, наш шансон. (Взял смартфон, говорит). Окей, Гугл. (женский голос) Русский шансон. Русский шансон — это песня характерного социального персонажа, часто исполняемая от первого лица. Лица сидевшего, имевшего нелегкую судьбу, судьбину. (убирает смартфон) Лица любящего маму, волю, легкие деньги и доступных женщин. Я думал, что шансон – это чисто французская тема. Жак Брель, Шарль Азнавур, Эдит Пиаф – вот это шансон. Даже Мирей Матье и Джо Дассен, Патрисия Каас. Но нет, наш шансон – всем шансонам шансон. С 2001 года в Государственном кремлёвском дворце проводится церемония вручения премии «Шансон года». Вот это я понимаю! Вот это размах! Бардов я не представляю себе в Государственном кремлевском дворце, а вот эти ребята смогли. Делаем вывод – шансон – наша тема! Песня народная, блатная, хороводная! Практически национальная идея! 80 процентов русских мужчин в машинах слушают русский шансон. При этом у них все нормально в жизни, они не сидели. Вот загадка!
В общагу как-то забрели два откинувшихся с зоны товарища. Среди ночи открыли с ноги нашу дверь, включили свет, спросили, где Маша с Олей. Достали водку, порезали наш хлеб, открыли наши консервы. Сообщили нам, что посидят тут немного, так как комната эта им дорога как память. Они тут практически жили до ходки с Олей и Машей. Поспать у нас не получилось, и мы с товарищем моим до утра сидели в чудесной компании с Витюней и Огородом. Огород взял гитару, которая висела над моей кроватью, подергал струны и попросил чего-нибудь для души. Чисто не обиду, чтобы так сказать, душа развернулась и не свернулась больше. Я не знал таких песен, но спасибо папе, я все детство слушал Владимира Семёновича Высоцкого и вспомнил одну из его ранних песен, которая соответствовала просьбе Огорода. «Не делили мы тебя и не ласкали, а что любили — так это позади.
Я ношу в душе твой светлый образ, Валя, а Лёша выколол твой образ на груди». Я имел успех, Витюня с Огородом под утро откланялись, пообещав нам отныне свое покровительство, и зайти завтра вечером. Вечером они не зашли, они снова сели за драку. А я получил очень ценный опыт и стал разучивать песни «про жизнь», благо они были всюду. Пробовал писать что-то такое, вся жизнь в то время была пропитана этим.
Поет песню.
отстреляла друг в друга братва…
отцвели хризантемы в саду…
по колено казалась трава
в девяносто каком-то году…
эх, сейчас бы тот жар и тот пыл,
отвечаю… базар-вокзал…
я б такие дела мутил,
я б такое вам показал.
зуб даю, говорю, как есть,
без понтов, как привык тогда…
мне бы в поезд обратный сесть
и туда, в те еще года,
возвратиться и все вернуть,
и наивно-счастливым стать,
и поклясться кому-нибудь
вечно помнить и вечно ждать…
…в девяносто каком-то году
по колено казалась трава…
отцвели хризантемы в саду…
отстреляла друг в друга братва…
И братва эта никуда не делась. Частью полегла, частью растворилась во власти и бизнесе, частью в детях. Все как прежде, все по понятиям. Понятия не возникают из ничего и не исчезают бесследно, понятия переходят из одного века в другой. Короче, «Стихи на районе»…
Читает стихи.
зёма, пёхай за гаражи…
так, покурим… да чё ты на?!
нет курехи? ну, на, держи,
опа… опа, у нас одна…
ну, покурим на всех одну,
ты куда так скакал, олень?!
на учебу?! ну, ты загнул…
ты, в натуре, не порти день…
есть мобила напозвонить,
чисто, маме «привет» сказать …
да не ссы ты, не будем бить!
нет мобилы? прости мне, мать!
нет мобилы?! реально, лох?
а бабули, лавэ, бабло?
за стипендией шел? да по х…
нам конкретно с ним не свезло,
с хреном этим… давай рюкзак…
книги только… чего?! стихи?!
ты, в натуре, олень, мудак!
мать, прости мне мои грехи!
чё ты шепчешь? какой на Фет?
Афанасий? чё, кореш твой?
на районе такого нет,
отвечаю своей башкой…
Афанасий поэтом был?
типа Круга?! силен чувак!
я не сразу, прости, вкурил,
что ты наш… ну, бывает так…
не в обиду, удачи, зём!
если чё, подходи, зови,
на районе ж одном живем!
мы ж в натуре, одной крови!
слышь, братва, типа чё узнал,
чувачек мне один затёр,
был на лабух, стихи писал –
типа Круга… по жизни вор,
погоняло, кликуха – Фет,
Афанасий на для своих…
жаль, в живых чисто парня нет,
я, короче, читаю стих…
тихо, парни… ну как же там…
«я с приветом к тебе пришел,
солнце встало и пёхом к нам…
просыпайся, на, слабый пол»…
Это все из жизни, ничего не придумано. А ту гитару, что мне барды на конкурсе вручили, я продал. Дал объявление в местную газету и продал. Не то, чтобы мне лавэ нужно было понять, нет… Чисто продать, решил, хотелось новую женщину, чтобы соответствовала. Когда за ней пришел покупатель, я объяснил ему, что гитара была на Международном фестивале имени Грушина. Этот волосатый парень как-то странно посмотрел на меня, отдал деньги и ушел. И мне стало пусто, потому что я остался один. Через месяц я купил новый инструмент, это была новая, пахнущая деревом двенадцатиструнная гитара. Мне казалось, что звука должно быть в два раза больше. Но она была из сырого дерева, и звук был глухой. Вот такая лажа случилась. Но я решил, что хороший понт дороже денег. Да, выглядела моя новая женщина очень даже очень. С ней я переехал с общаги в съемное жилье, за что и благодарен таким переменам. Кстати, с ней я первый раз пел в кабаке. Один знакомец, который работал в ресторане «Сказка», заболел алкоголем, и меня попросили выручить. Там гуляли какие-то ребята, выросшие из комсомола. Стройотрядовские песни, палатки, романтика, Митяев и Визбор, все такое… Я согласился… Сначала было как-то очень неловко видеть жующие лица, потом ребята налили мне и стало нормально… Мы подружились даже, хорошие ребята, бывшие комсомольцы – будущие бизнесмены и чиновники. За один вечер мы с моей двенадцатиструнной подругой срубили месячную зарплату учителя. Хорошие времена были, жаль, что не закончились.
Сегодня для меня особенный день. Мой творческий вечер, имя спонсора которого я не узнал. Дай Бог тебе здоровья, добрый человек! Спасибо тебе за любовь к творчеству группы «Белый орел»! Приходите ещё в наше Cafе «Мафе». Специально для спонсора сегодняшнего вечера звучит стихотворение Всеволода Соловьева.
Ударим прозой по стихам!
Спихнем в кювет их сопли-слюни!
К чему слащавый фимиам
Простой домохозяйке Дуне?!
У Дуни к детективам страсть,
К искусству гения Донцовой!
И Дуне на стихи накласть
Со всею маргинальной злобой…
Даешь литературу в быт!
Пиши, поэт, за жизнь, в натуре!
Тогда ты будешь знаменит,
И при бабле и при фактуре!
При уваженье пацанов
Реальных чисто, не фуфлыжных!
Ну что, ботаник, ты готов
Забацать новых русских книжных?!
К чему «…аптека и фонарь…»,
Зачем «…она больна не вами…»?
Возьми, в натуре, и ударь
Простыми русскими словами:
«Иди ты на….!», «Пошел ты в….!»,
«Все за….» имеешь без базара!
…Пишу конец второй главы:
«Прикинь, она звалася Лара!».
Одна дама, не буду называть ее имя, сказала, что у меня нет мечты. Есть, Лара. Есть мечта. Ты думаешь, что это кафе мой предел? Потолок? Нет, я вижу цель, я знаю ориентир. Не помню, как я второй раз пел в кабаке, тоже кто-то гулял. И песни заказывали те же, что комсомольцы. Люди хорошие поделились со мной фонограммами. Это знак особого доверия, ритуал. Так я стал своим. Я тогда подумал, Лара. А чем не работа, если я это делаю честно и хорошо? Всяко лучше, чем «Орифлейм» и «Эйвон» женщинам втюхивать. Заработаю денег и тогда только свое, только для души, для друзей. Я тут подумал, а чем одно кафе отличается от другого. Вот кто-то на большой эстраде поет, он такой же, как и я. Только платят ему больше и аудитория шире. Я, Лара, для друзей пою. Почти как бард, у костра. Если так разобраться, вы тоже, друзья мои, музыканты в чьем-то кафе, и вам тоже заказывают музыку и платят, и вы поете. Так что, я пока тут, Лара, потом посмотрим. Спешел фо ю, Лара. (читает стихи)
Представь, ты – бухгалтер, я – слесарь шестого разряда,
У нас есть хрущевская двушка в унылом районе.
Я поздно с работы и пьяный, и ты мне не рада,
И прошлое наше пылится в углу на балконе.
И выросли дети, и мы, друг для друга – соседи,
Глядим в телевизор пустыми, как жизнь, вечерами…
И мама твоя никогда уже к нам не приедет,
И дети, последнею связью, живут между нами…
Как страшно… «Как так получилось, скажи дорогая…»
«Прости, дорогой, я устала… Давай не сегодня…»
За стекла цепляется солнце холодного мая…
Бессонница, в ночь, для двоих, приготовила сходни…
«Нет, лучше расстанемся, тотчас, немедля…
Я видел нас в будущем, милая, слышишь? Мы разные люди…
«Ты просто устал, у Весов непростая неделя…
Все будет, мой милый, у нас… Обязательно будет…»
Нет, там хорошо было, в те времена дикие. Страшно, но хорошо. Все ждали перемен и получили. А что с ними делать, как жить? Вы давно были в спальных районах большого города? Будет случай, загляните. Девяностые не закончились. Парни в спортивных костюмах, сидящие на кортах, не исчезли. Поменялись костюмы, видоизменились барсетки, а парни и понятия остались. Думается мне, что они не закончатся никогда. Это ощущение свободы и вседозволенности впиталось в стены, в почву, в кровь. А города и времена, как круги на воде. Бросил камень, пошли круги к периферии, медленно, но широко, и вроде не видно уже кругов, а они есть. В центре города десятые годы двадцать первого века, а там двухтысячные, девяностые, перестройка и эсэсэсэры. Правда, хорошо было…
и страны той нет, как нет…
и Свердловска нет в помине…
лишь Свердлов бесстыдно стынет
по зиме – легко одет…
в центре города на Е
он стоит, не понимая,
что за жизнь вокруг такая:
«коммунизм, паскуды, где?
черт с ним, где рэсэфэсэр,
где мандаты и декреты,
где Ильич? Володя, где ты,
я торчу тут, словно хер…
рядом Оперный, УРГУ,
мимо люди и трамваи,
голубей проклятых стаи
гадят… я один в снегу,
в центре города, и мне
одиноко, зябко, страшно…
недостроенная башня –
реквием по той стране,
что в помине нет, как нет…»
и Свердловска нет в помине…
лишь Свердлов бесстыдно стынет
много-много-много лет…
Дружище, будь любезен, сделай красиво для моих друзей. Предлагаю тост, мои дорогие, за все хорошее! Я скоро вернусь к вам.
Уходит. Видно, как он переодевается. Пьет из фляжки. Возвращается.
Качайся и катись. Вы думаете, чего это он? Я сказал, рок-н-ролл! Качайся и катись, так рок-н-ролл переводится. Так мы и жили, когда играли в рок-н-ролл. Играли его и в него играли. Да, именно играли в него. Потому что если жить этим, быстро накачиваешься и скатываешься. Я играл в рок-н-ролл, да. Было весело, было безбашенно, было супер!
У меня, как и у многих, рок начался с Цоя. «Восьмиклассница», «Алюминевые огурцы» и дальше. Мой одноклассник, когда Цой погиб, стал носить черный бантик на лацкане пиджака. И военрук на каждом занятий по начальной военной подготовке интересовался, что за траур у Володи на лацкане. Володя говорил, что это траур по его кумиру Виктору Цою. На что военрук предлагал снять бант, Володя отказывался и отжимался весь урок. И мы уважали за это Володю и Цоя помнили. Мы играли его песни, писали свои, у нас были свои поклонники. Все было, и было, как мы думали по-настоящему.
а в небе самолет летит
куда ты забери меня
тут Цой поет в 16 бит
и я рефреном «дай огня»
но пусто в пачке сигарет
в заначке пусто и внутри
меня как будто тоже нет
апрель снега и фонари
и ночь пустеющий перрон
и тень что от меня бежит
и я усталостью склонен
под пузом потолочных плит
шепчу рефреном «дай огня»
и Цой поет в 16 бит
и в небе самолет летит
куда ты забери меня
Сейчас, сделаю чего-нибудь повеселее. Сменим ля-минор на ля-мажор… (поет песню)
Давай, братан, наливай
Водяру в пустую тару.
Мы выйдем из дома в май,
Орать под мою гитару.
Мы сядем на пуп земли,
(На люк от канализации)
И песни начнем скулить
Как мантры при медитации.
И кто-то, услышав нас,
Мешающих спать трудягам,
Водою наполнит таз,
И выльет на бошки гадам.
И мы до шести утра
До первых трамвайных стонов.
Приляжем на грудь двора,
Под своды отцовских кленов.
И выйдет старик Игнат,
Метлою асфальт прилижет.
Мы встанем под громкий мат,
И к дому направим лыжи.
И спрячемся по углам
Счастливые и шальные —
Как много досталось нам
От мира, где мы чужие.
Мы почему-то тогда считали, что рокеры должны играть только трагичное. Быть мрачными, пьяными и все такое. Мы пили, сочиняли, выступали где-то, мечтали о стадионах и студиях. Мы были мрачными, черно-белыми. Мы, правда, верили, что все будет у нас. А потом кто-то отваливался, кто-то перебарщивал с наркотиками или алкоголем. Но те, кто выжил, повзрослели, к черному и белому добавились остальные цвета и хорошо. Деревенский рок-н-ролл. (поет песню)
Сумерками полон вечер,
Я сижу в своем амбаре.
Мне заняться нынче не чем,
Я играю на гитаре.
Я пою блатные песни,
Веселю соседку Любу.
Мне бы выпить граммов двести,
Стать бы взрослым смелым грубым.
И сказать бы Любе этой,
То, что в ней меня пленила
Необъятность ее тела
Иииии физическая сила
Ты агрегат, Люба. Ты, Люба, агрегат.
Ты агрегат, Люба, на сто киловатт.
Ты арегат, Люба-Люба-Люба-Люба.
А всё это рок-н-ролл.
Мне не страшно рядом с Любой –
Люди Любу уважают.
Мы идем на танцы к клубу,
Хулиганы убегают.
Мне сказать бы Любе этой,
То, что в ней меня пленила
Необъятность ее тела
Иииии физическая сила.
Ты агрегат, Люба. Ты, Люба, агрегат.
Ты агрегат, Люба, на сто киловатт.
Ты арегат, Люба-Люба-Люба-Люба.
А всё это рок-н-ролл.
Беседы на сонных кухнях,
Танцы на пьяных столах,
Где музы облюбовали сортиры,
А боги живут в зеркалах.
Где каждый в душе Сид Вишес,
А на деле Иосиф Кобзон.
Где так стоек девиз
«Кто раньше успеет, ты или он»
Все это рок-н-ролл.
Качайся и катись. Вспомнил сейчас, что на бардовских фестивалях, не к ночи помянутых, песни каким-то странным образом соседствуют друг с другом. У одного костра поют «Как здорово, что все мы здесь», у другого «Ой-йо» или «Все идет по плану». И не понятно, толи барды от тоски запели «Чайф» с «Гражданской обороной», то ли рокеры Митяева осознали. Да какая разница… Гитара у меня была черная, черные джинсы, черная футболка. Футболка и джинсы стали маленькими, на гитару сел какой-то пьяный урод. Да, было время…
Я завис на шестом этаже
Вечно юной и пьющей общаги
По причине наличия браги,
водки, пива, девиц в неглиже…
Я зашел на пятнадцать минут,
поглядеть на родные пенаты…
Во едином порыве на пятый
Возбежал, и вдохнул во всю грудь
Это воздух, такой молодой,
Не испорченный бытом и тленом.
Где-то здесь обитала Елена,
Мы с ней пили какой-то весной.
Чуть повыше, на пол-этажа,
Мы просили на пьяни гитару,
Нам давали, с хозяйкой на пару.
Как хоть звали её… вроде Жа-
На шестом мы читали стихи,
С новым русским поэтом Иваном,
В состоянии девственно-пьяном
Под девичьи ха-ха и хи-хи…
Как жилось то тогда хорошо…
Как легко нам любилось и пелось…
нас какая-то дикая смелость
Побуждала ещё и ещё
Верить в чудо, и в рок-н-ролл,
И в волшебную силу искусства —
Спьяну… Утром по-прежнему пусто
Было нам… На кассете «The Wall»
От Пинк Флойда и депресняк,
И желание снова напиться,
И чужие знакомые лица,
И дежурные фразы: «Ты как?!».
«Да херово! Душа в неглиже
В вечно юной и пьющей общаге
Заблудилась и реет как флаги,
Как белье, на шестом этаже.
Дружище, дорогой ты мой человек, сделай красиво, для моих гостей. Друзья, я скоро вернусь.
Уходит. Переодевается. Пьет из фляжки. Возвращается на сцену.
Дорогие друзья, милые дамы, еще немного песен и поэзии на тему любви. Куда мы без нее… Вот эту женщину, с которой мы сейчас для вас поем и играем, я купил не просто так. Долгое время у меня не было инструмента. Да и не особо нужен был, были фонограммы. Не хотелось играть, точнее, не было рядом человека, для которого захотелось бы… Так скажем, музы не было. Конечно, милые женщины, все вы немножко музы… Но должна быть та, ради которой хочется и звезду с неба и серенаду… Ну, вы же понимаете…
Разомкнуто кольцо ночных трамваев
Моим желаньем ехать до конечной…
Как говорил мой кореш Короваев:
«О, Сева, это факт ничто не вечно»…
Закуривал, и долго в небо глядя,
Он, скучно понужал чужое пиво…
И добавлял: «Все тлен, скажи-ка, дядя», —
И уходил с какой-нибудь красивой…
Я оставался, ждать трамвая или
Когда оставшаяся девочка, другая,
Произнесет: «Поэт, а вы любили?
Любите, это, правда, помогает…
Идемте, я бескрайне одинока,
К тому же, мама съехала к соседу».
И я шагаю с музой синеокой
В ее обитель… я уже не еду
К своей конечной цели, остановке…
Целую музу, в призрачной прихожей…
«Сними очки, какой же ты неловкий…
Идем скорее в зало, в зале — ложе»…
Я слушал звуки утренних трамваев,
Глядел на музу спящую, нагую
И понимал, что я хотел другую…
Но с нею где-то кореш Короваев…
Сейчас я хотел бы исполнить для вас свою песню «Монолог обиженной женщины», такое подражательство Вертинскому. Это не просто песня, это история. И не важно, была ли эта история в жизни, или я выдумал ее. Тут, главное психология. А музыкант в кабаке, он же психолог иногда психотерапевт… (поет песню)
Мужчина, вы такой мудило,
А не чудак на букву «М»,
Ведь я постель вам постелила,
Вы попыхтели и зачем?
Меня ничуть не вдохновили,
Не завели ни на чуть-чуть.
Зачем вы много водки пили?
Зачем вы мяли мою грудь?
Зачем вы загубили вечер?
Зачем хвалили ужин мой?
Зачем я вешалась на плечи,
«Хочу!» — стонала, и на кой?!
Чтоб вы уснули, захрапели?
Назвали именем чужим?
А час назад вы так хотели
Заняться сексом, и КАКИМ!
Смешная вышла камасутра…
Он на спине…спит на полу.
Она в слезах, а в окнах утро.
Не принц, не Золушка, не на балу.
Мужчины, теперь песня для вас «Монолог огорченного мужика» (поет песню)
О, девушка – вы кофе «три в одном» —
Чуть больше развести и отравиться…
Милы, красивы, в платьице из ситца,
Пойдемте, беспричинно веселится,
К чему страдать, как тётенька с веслом?!
Вы в трауре, что вас оставил принц?!
Хотите, леди, я набью ему хлебало,
Не дО смерти, легонько, мало-мало,
Чтоб это чмо всецело понимало
Чтобы оно пред вами пало ниц.
Не хочете?! Тогда пойдемте к вам,
Пошлите, и залижем ваши раны,
Под треск свечей и звуки фортепьяны,
Мы, доктора сердечны и гуманны,
Особенно к обиженным мадам…
О, девушка, простите мой конфуз,
Я долго пребывал в коньячном плене,
Хотите утром, я любое повеленье
Исполню ваше, словно пудель на арене,
Я клятвой гиппократовой клянусь.
Прощайте, я не в силах больше быть
Или не быть… В мозгу и чреслах вата,
Меня для вас, бездонной, маловато,
Да к черту эту клятву Гиппократа,
Я в тридцать пять еще хочу пожить…
Скажи мне, какую музыку ты слушаешь, и я скажу, кто ты… Все мы про любовь хотим. Любви хотим все… И ничего с этим не поделать. И все ради любви… Если так, между нами, по-чесноку. Да ладно, все равно не сознаетесь. Я тоже не сознаюсь. Да, Лара, все же про любовь?!
она всегда ходила в черном,
она всерьез Золя читала,
она не порно-, но задорно-
звезда уездного журнала.
она курила, в небо глядя,
она пила ром с кока-колой.
она, Надежда, то есть Надя,
ко мне во сне являлась голой…
она любила садо-мазу,
она приветствовала похоть…
мне удавалось раз от разу
ее по латексу отшлепать…
она в мой угол не глядела,
она всегда была Вконтакте.
я представлял Надюшу смелой,
при половом, но сонном акте.
она – манагер, я – манагер,
мы жертвы офисного строя…
и жизнь проста, как добрый шлягер,
весьма попсового покроя…
Как хорошо, что вы есть, друзья мои. Как я рад вас всех видеть. В пятницу вечером, после работы… В кафе «Мафе», на Севу Соловья… А я для вас… Вырвусь, я же не навсегда тут… Все еще будет… А пока – качаться и катиться…
Любовь, комсомол и весна, как давно это было…
Был секс, перестройка, был рэкет, портвейн, русский рок…
И женщины, ждавшие нас на субботних квартирах,
От песен, гитар, алкоголя не чуяли ног…
И падали в наши объятья, легко и невинно,
Такое бывает, когда тебе нет двадцати…
Какое прекрасное время, но необратимо…
Прошу, отпусти, отпусти… я прошу, отпусти…
Сто виски и «Winston» и Sting и немного теплее…
И женщина с грустной улыбкой при входе в метро…
И пары целуются в мартовской мокрой аллее,
И время бесследно уносится в точку zero…
Что было, что будет, чем сердце… ни суть и не важно…
Желание выйти за круг все слабей и слабей,
Но я принимаю как факт, так случится однажды,
Так часто случается здесь, на планете людей…
Нет сна, нет покоя, нет сил, отчего же так пусто,
Скажи мне, стоящий с рожденья, за правым плечом…
Ты знаешь, я чувствую боль, это чистое чувство,
Которое здесь и сейчас и всегда ни при чем…
Да ладно, и это пройдет… все пройдет, так бывает…
А что остается, любовь, комсомол и весна…
Та женщина, с грустной улыбкой, она понимает,
Она улыбается, зная, она не одна…
Милые дамы, дай вам небо счастья и радости, мужчины достойного. Я в новостях вчера прочитал, что тут один мужчина высказался на встрече с преподавателями, посвященной снижающейся заработной плате. Он сказал, что в зале преимущественно находятся представительницы слабого пола. Исходя из этого, мужчина посоветовал женщинам вместо того, чтобы думать о повышении зарплаты, найти богатых супругов. Говорит: «Налаживайте личную жизнь, ищите мужа с достатком. В России много хороших мужиков». А потом оправдывался перед досаждающими журналистами, мол, женщине нужно работать не для денег, а ради искусства, так как основное для нее – семья. Так и сказал, «нужно работать для искусства». Вот так, милые женщины, вам для искусства надо…
у нее под подушкой два мужа, три сна,
томик Бродского, бабушкины часы…
у нее в изголовье спит кот Игнат…
за пределами комнаты моросит…
это осень, октябрь, скорее всего
ей, не спящей, зачитывает права…
ей так нужно успеть позвонить до снегов
и кому-то сказать «ты живой – я жива»…
и в одном из заученных снов золотых
умудриться забыть о мужьях и часах…
отпустить их на волю, не думать о них…
это осень… октябрь… это ночь… это страх..
Есть мечта. Есть. Уехать хочется, сбежать. Только там, где-то, ничего не изменится. Там, где-то, такое же кафе «Мафе», и песни те же, и людей те же проблемы и мечты те же. Какое название у нашего кафе бодрое. Может от «шашлык-машлык» или «помидоры-мамидоры», или от «всяко-разно», «то одно, то другое», «то то, то это». Масса вариантов, короче. И, главное, соответствует содержанию. У нас кругом такое кафе «Мафе». Спасибо тебе, добрый человек из Средней Азии, со странными музыкальными пристрастиями! Я бы без тебя сегодня весь вечер пел чужое. Ты мне дал в себя поверить, дорогой! Дай тебе Бог всего и сразу! Впервые в жизни у Всеволода Соловьева случился творческий вечер! Ну ладно, не вечер, вечерок… Как нам в детстве говорили «не важно, кем ты будешь, главное, чтобы человеком хорошим был». Не важно, какую музыку ты слушаешь и сочиняешь, другое главное… (поет)
В моих пальцах тает мир пластилиновый,
На часах четыре тридцать от полночи.
Я сегодня не льняной, не сатиновый,
Я примеряю балахон сытой сволочи.
Набиваю табачком самокруточку,
Попиваю черный чай с белым сахаром.
Я, зашедший в этот мир на минуточку,
Осмотрелся в нем и стал навигатором.
Может, этот мир вывернуть наружу…
Может, изнутри он выглядит нарядней.
Может, много дырок новых обнаружу,
Может, залатаю их, станет поприятней.
А мысль в мозгу сапожным шилом шевелится,
Так тоскливо, что смеяться не хочется,
Отчего мне, дурню, в лучшее верится,
Отчего себе так сладко пророчится?
Что будет все как у людей: домик с банькою
И жена-краса с косою до пояса,
Что сына Колькой назовем, дочку Анькою
И споем им перед сном на два голоса.
Этот мир придуман не нами,
Этот мир придуман не мной.
А как солнышко взойдет над околицей
Я на печку завалюсь спать до вечера,
Так как болен заурядной бессонницей –
Мне средь бела дня в миру делать нечего.
Повалюсь я на тулуп свой – периночку,
Воплощать во сне мечту Архимедову –
Ох, я Землю подыму, как пушиночку,
Да, где опоры точку взять я не ведаю.
Может, много дырок новых обнаружу,
Может, залатаю их, станет поприятней.
Этот мир придуман не нами,
Этот мир придуман не мной.
Сегодня покупал сигареты в магазине. Такой обычный магаз, там всё есть. И продавщица мне говорит, мол, сдачи нет, возьми на остаток сотки мыльные пузыри. Раньше спички предлагали, а теперь пузыри. Я взял… (достал смартфон) Окей, Гулг. Что такое радость?
(женский голос) Радость. Женский род. Чувство удовольствия, внутреннего удовольствия. Событие, предмет, вызывающий такое чувство.
Пускает мыльные пузыри.
Оказывается, радость эта, стоит сотка минус сигареты, то есть рублей тридцать. Чуть больше поездки на маршрутке. Мы с вами, как пузыри эти. Кто больше, кто меньше. Кто сразу лопается, кто еще и на поверхности какой-нибудь поживет. Кто-то сильнее переливается, кто-то монохромный. Пузыри. И внутри может быть все, что угодно – воздух, дым, перегар, счастье и злоба. Все зависит от того, кто нас надувает, или мы сами себя… Дело не в этом, что внутри, конец один у всех. Дело в том, что мы, пузыри, для радости друг другу даны. Чтобы радоваться, просто так, беспричинно. Для радости! Мы забыли, как это. А это просто, стоит чуть больше поездки в общественном транспорте. И музыку какую-нибудь, чтобы там слов не было. Лучше орган, лучше Бах. Как там, у поэта «…в каждой музыке Бах, в каждом из нас Бог».
Включил на телефоне музыку. Звучит органная музыка.
Когда едешь в час пик и Бах в наушниках, всё вокруг таким мелким кажется, неважным таким. И я улыбаюсь, я радуюсь. Еду на работу в свое кафе «Мафе», знаю, что придут люди, уставшие. Придут не только чтобы поесть и выпить после дня трудового. Придут ко мне, чтобы я спел им, что-нибудь такое, для души. Им станет грустно или радостно, или никак не станет, потому что они не хотят ничего менять. Я буду петь им, своим слушателям, своим друзьям, пузырям мыльным большим и маленьким. Может, это мой путь? Может, в моей жизни столько всего было, чтобы я нашел это, свое кафе? Чтобы тут каждый вечер делать красиво? Чтобы души ваши разворачивались и не сворачивались больше… Про вальсы Шуберта и хруст французской булки. Любовь, шампанское, закаты, переулки… Как упоительны в России вечера… Сегодня весь вечер для вас Сева Соловей… Вы можете сделать заказ через нашего официанта, напишите на салфетке, что хотите услышать. Или ко мне подойдите, не стесняйтесь. Давайте — заказывайте, а я скажу потом, кто вы.
Конец.