Владимир Зуев
Голубь мира

(монолог в одном действии)

Комната в однокомнатной квартире. Стол, стул, шкаф, абажур, диван-кровать, полка с книгами и кресло. Стены комнаты сплошь увешаны плакатами с полуобнаженными девушками. На каждом плакате оригинальное имя девушки заклеено белой бумагой и написано новое: Маша, Юля, Вера, Эльвира Петровна, Люба и т.д. и т.п. Среди плакатов висит большой фотопортрет пожилой женщины и большая карта СССР.

В центре комнаты табурет, на котором лежит широкая доска-столешница. На столе водка, фужер и нарезанный лимон в тарелке.

В комнату входит мужчина лет сорока. Он полноват, в очках. Лоснящиеся волосы лежат ровным пробором. Одет в спортивные штаны, заправленные в носки, пиджак поверх мятой рубахи и галстук. В руках у мужчины бытовая видеокамера. Положил камеру на стол. Берет с полки стопку книг, кладет на телевизор, который стоит на тумбе у балкона. Звонит телефон. Мужчина не обращает на это внимания, идет к телефонной розетке и вырывает провод.

Налил водки в фужер, выпил глотками, закашлялся, ест лимон дольку за долькой. Съел все. Вытер о штаны руки, взял камеру, включил ее. Смотрит в видоискатель, идет к телевизору. Где-то по соседству начали сверлить, мужчина озирается, ищет источник звука. Водрузил на книжки видеокамеру, смотрит в видоискатель. Мужчина идет к шкафу, открывает его, смотрится в надверное зеркало. Из кармана пиджака вынул расческу, тщательно расчесывается. Сел в кресло, закрыл глаза. Тишина. Мужчина вынимает из кармана паспорт, долго его листает, кладет на стол.

МУЖЧИНА. Пойдите на заслуженный отдых! Да… Так вот… Я, значит, на работу как на праздник, а они мне: «Поздравляем, Шарик: ты балбес! С сегодняшнего дня вы пенсионер! С днем рождения! С сорокалетием вас, Сергей Палыч!» Я паспорт достаю, тупо листаю его, а они мне: «Поздравляем! Пойдите на заслуженный отдых!» – и улыбаются. Подарили два мужских журнала, пожали руку и прости-прощай! А у меня с утра настрой был! Я такие сны сегодня смотрел! Нет, ну что ты будешь делать! Да… Что ж, как-то переболеть надо укол этот, превозмочь… (Напевает.) «Как же эту боль мне преодолеть, расставанье – маленькая смерть…» (Пауза.) Ладно, будем начинать утренник, посвященный моему сорокалетию и моему же выходу на пенсию. (Наливает водку, пьет, кусает целый лимон. Молчание.) Как говорил мой сосед, кучно пошла. Сейчас бы повторить, но надо снимать, Сергей Палыч. Вы у Николая на пару часиков агрегат взяли, вот и суетитесь … (Обращается к женщине на портрете.) Благословите, мама!

Целует портрет, идет к камере, нажимает какие-то кнопки, смотрит в видоискатель, возвращается в кресло.

Дети мои… Это я, отец ваш…Ну что ты будешь делать, а?! Римский папа, да и только! Дети мои! А как по-другому сказать?! Ладно, потом всю эту болтовню сотру. Дети мои, я отец ваш! (Пауза.) А как еще скажешь тут? Папка, батя, папец, отче! Плоть от плоти, кровь от крови! (Пауза.) Родные мои, сегодня я праздную свое сорокалетие, а вы как будто гости тут у меня на утреннике! Давайте знакомиться… Сергей Палыч, можно просто – папа… Итак, папе сорок, как выяснилось ранее! Кто-то боится этой даты, а я вот праздную! (Наливает водки в фужер.) Ну, за знакомство! (Пьет, кусает лимон.) Вообще, я не пью, дети. Вы себе не подумайте чего… Мама не приветствовала как-то это дело: сама не употребляла и к другим сурова была. Думается мне, это из-за отца. Она говорила, что уж очень он дружил с березовым соком и его штормило часто. Вот и у меня голова закружилась, как на маминых похоронах… Я тогда первый раз пригубил. Родственники сказали: «Так надо, Сережа. Выпей – полегчает». И я выпил за маму! (Пауза.) Дети, ваша бабушка умерла пять лет, два месяца и три дня назад. Она была хорошим специалистом и матерью. В библиотеке ее любили сослуживцы и читатели, в подъезде – соседи, во дворе – голуби… Она до своего последнего дня кормила этих птиц мира. Жевала деснами мякиш и сплевывала себе под ноги. Жевала, чтобы хлеб переваривался лучше в их маленьких желудках, чтобы у них вздутия не было и запоров. Ваша бабушка была очень чутким человеком, дети! Жевала и кормила, кормила и жевала, а голуби эти срали потом на наш балкон, на памятник Ленину, на скамейки в сквере, на головы мирных граждан. Просто так, без объявления войны! Они вообще на всех и на всё срали и срут! Никогда не жуйте голубям мякиш! Я пытался донести это до мамы, но она делала вид, что не слышит и жевала, жевала, жевала, а они жрали! Прости, мама. Я знаю, что о мертвых не хорошо плохо! Но кто-то же должен остановить их! (Молчание.) Я всегда увлекаюсь, когда говорю про маму. Я где-то читал, что второй тост принято пить за родителей. За тебя, мама. Пусть земля тебе пухом будет.

Целует портрет. Пьет, ест лимон, молчит.

Дети мои, для вас настал момент истины. Ну что ты будешь делать, а?! Вот всегда так, когда хочешь сказать что-то важное, обязательно хрень выйдет! Да и ладно! Дети, я ваш папа! «Вот так номер», – подумаете вы и покрутите пальцем у виска! Не торопитесь! Сейчас я повернусь в профиль, в анфас, и вы внимательно на меня посмотрите. (Подходит к камере, поворачивается.) Видите сходство?! Ищите! Нашли?! Вот! (Садится.) Вот! Теперь мы родственники! Неожиданно?! Есть у вас что налить – наливайте скорее. Выпьем за обретение друг другом друг друга! Просто передача «Ищу тебя»! Я не смотрю ее: там все всё время ревут чего-то… За обретение, дети мои! Сейчас вообще голова закружится, столько всего в одно утро! (Пауза.) Чувствуется какое-то непонимание с вашей стороны! Для чего я всё это тут вам сейчас?! Рассказываю. Дети, это архиважно знать: кто отец твой! Мама долгое время обманывала меня и рассказывала на ночь историю о храбром геологе, который пропал где-то в степях Украины. Я плакал в подушку и представлял себе заросшее щетиной лицо, вязаный свитер с оленями, огромный рюкзак с кучей подарков. Я звал его… Геолог, геолог, папа, папа… А в ответ тишина. Только голуби на балконе делали свое «курлы-курлы» и мирно хезали на «Левушку»… Велосипед «Левушка» был подарен дедом, маминым отцом, на мое пятилетие. Это был писк моды. Как вы говорите, «отвал башки». Предмет моей гордости и зависти всего двора! Я потом сниму его крупным планом, чтобы вы имели представление. (Соседи начали сверлить) Он на балконе, как крейсер «Аврора» на вечной своей стоянке.

Встал, выключил камеру, открыл балкон.

Нет, ну что ты будешь делать, а?! Вот так раз, и запросто пендаля под срачник! И делай что хочешь, потому что ты балбес!

Выглянул на балкон, увидел голубей. Кричит.

Одни срут, другие сверлят. Вам что, заняться больше нечем?! Дайте тишины! Тут человеку плохо, а вам всем насрать! Насрать и насверлить! Суки!

Захлопнул балкон. Сверлят. Взял с подоконника ножницы, стучит ими по батарее. Сверление не прекращается. Мужчина сел на пол, зажал ладонями уши. Долго мычит.

Минуту мне можно? Сложно тишины, тиши дать? Слышит меня кто? Слышит. Будто бы великаны-мыши шуршат. Им бы воды ушат на голову вылить. Мне вылить, им вылить, всем-всем воды ушат! Протрезвить. Протрезветь! Ша там! Шаба́ш! Ша́баш у вас строительный, что ли?! Строителя день?! Свезло вам, что мне лень ругаться. Быть лень, жить… Шарик, ты балбес! Шарик – старик, пен-си-о-нэр! Хер старый! Брошу в лужу, пусть лежит покамест, на хера он нужен! Женщины!

Встал. Обращается к женщине на плакате, отдирает плакат от обоев.

Купили в магазине резиновую Зину. Резиновую Зину в корзине принесли. Она была разиней, резиновая Зина, упала из корзины, измазалась в грязи!

Замер. Тишина. Не сверлят. Оборвал плакат. Включил камеру, сел в кресло.

Дети мои, а вы же ничегошеньки не знаете об отце своем! Родился я сорок лет назад, рано утром в 19-ом роддоме. Я – поздний у мамы ребенок. Она говорила, что долго ждала своего человека. «Это очень важно, – говорила мне мама, – найти своего человека». Родился я худым, всего три восемьсот. Рост – пятьдесят один сантиметр, без видимых отклонений. Ребенком был послушным, нетребовательным. Воспитатели в детском саду ставили меня в пример другим детям, а маму хвалили за отличное воспитание сына. Правда, один раз я все-таки был плохим мальчиком. Моего друга по саду Сашку всегда забирал отец. Он работал, наверно, рядом где-то и по пути заходил. Я провожал их до калитки, смотрел им вслед через щель в заборе, стоял и смотрел. В этот день за мной, как обычно, пришла мама: «Собирайся, сын, пойдем домой читать про Незнайку в солнечном городе», а я вцепился руками в доски забора и реву, реву. Она чего-то мне говорит, говорит, а я уткнулся лбом в доски и шепчу: «Я с папой пойду, пусть папа меня заберет, уходи, мама, уходи, я не пойду с тобой». Потом стал кричать эти слова, внутри ритм какой-то, токает в висках… Я с папой пойду. Пусть папа меня заберет. Уходи, мама, уходи! И мама ушла, я спиной почувствовал, что там нет никого. Я открыл глаза и увидел сквозь доски, как она уходит. Я догнал ее тогда и уже не отпускал больше. И мама меня не отпускала…(Пауза.) Потом школа была. Сейчас я вам фотографии покажу, я там смешной…

Достал с полки объемистый фотоальбом. Стирает рукавом пыль.

Соседи снова сверлят. Мужчина берет с полки ножницы, начинает стучать ими по батарее. Сверление прекращается. Усаживается на пол перед камерой, листает фотоальбом. Вынимает одну фотографию за другой.

Сейчас, выберу подходящие и покажу крупным планом. Странное чувство, как будто это уже было… Я сижу на полу, разбираю старые фотографии, и мне совсем не хочется этого делать. Но я делаю, потому что мне кажется, что кто-то наблюдает за мной оттуда, сверху. Как в школе учитель, который во время диктанта стоит над тобой и ждет, когда ты допустишь ошибку, а он молча ткнет в нее пальцем своим. Вот хорошая… (Показывает фотографию в камеру.) На обороте написано маминым почерком: «Когда я вырасту, я обязательно возьму в жены женщину-космонавта Валентину Терешкову, потому что я сам буду космонавтов, как Севастьянов». Вот я с мамой на линейке Первого сентября. (Показывает фотографию.) Снова маминой рукой: «Первый раз в первый класс!». Какое это волшебное время – детство! Дети мои, это я, отец ваш, говорю вам! Одно время, после СССРа, шутка была: «Папа, а у тебя было детство? – Нет, сын, я был пионером!» Ваш отец был пионером, дети!

Встал. Роется в шкафу. Достает пионерский галстук, повязывает его.

Ну, как я вам?! Пионер Саков, будь готов! (Салютует рукой.) Всегда готов! Это мама сохранила. Она все всегда хранила. Бирки из роддома, распашонку, пинетки и прочую ерундистику! Дети, вам интересно вообще?! Не важно! Папа пожил, папа знает! Была такая страна, дети, СССР, и люди в этой стране были самые счастливые на всем земном шаре! И я там был счастлив! Я это вам рассказываю, дети, потому что это счастье в прошлом, нет его уже. Страны нет, мамы нет, пионерии и комсомолии. Сейчас, я вам почитаю маленько. Порядочные отцы должны читать детям своим. (Роется на полке, достает объемистую тетрадь, листает.) Это что-то вроде дневника моего… Ну не дневник – тетрадь такая: выписываю в нее интересные вещи разные. Ну что ты будешь делать, где это? (Читает.) Журнал «Огонек» предложил детям, родившимся после эсэсэсэсра, написать сочинения к 1-му Мая на тему «Что такое страна СССР». Приводим отрывки из сочинений детей, для которых «Советский Союз» – уже историческое понятие. И даже не историческое, потому что историю они пока не очень хорошо знают, а какое-то сказочное. И сочинения действительно больше похожи на сказки, а сказку принято начинать «Жили-были…» «…Жила-была страна СССР. Она образовалась, когда в страну приехал Ленин. Народ сказал царю, чтоб он не правил больше, – и к власти пришел Ленин». Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой, он тоже бегал в валенках по горке ледяной. (Читает). «Когда был союз СССР, люди не обращали внимания на одежду. Одевались не так хорошо, как мы. Мужчины одевались в галоши, в телогрейку, легкую шапку и перчатки, когда работаешь. А женщины одевали кофту, перчатки, шарф на голову, чтоб голова не была видна, и тоже в галоши. Такая одежда была удобней всего, чтоб работать». «…Люди работали, работали, работали, а о себе совсем не думали, забывали. Людям было совсем неважно, что они едят, где спят, как отдыхают». Точно, отдохнем на том свете! (Читает.) «Самыми счастливыми были те люди, кто жил в деревнях. У них было свое хозяйство, и они всегда могли зарезать и съесть свою свинью. А в городах люди всегда голодали…». «Продукты в СССР были не очень качественные. За колбасой были 20-километровые очереди. Колбаса одной фабрики иногда была даже зеленой. Телевизоров у людей не было, они слушали радио». Говорит Москва, доброе утро, товарищи! (Читает.) «У СССР был красный флаг, поэтому в моде был красный цвет. Красный цвет обозначал кровь, которую надо пролить, когда много работаешь. Дети ходили в красных галстуках, женщины на праздники всегда одевали красные платья и юбки, машины выпускали красного цвета, во всех домах были красные обои». (Пауза.) Красные обои! Мама, давайте поклеим красные обои, в этом сезоне в моде красный! Красные обои…

Звук дрели. Мужчина стучит ножницами по батарее. Звук не прекращается.

Выключил камеру. Налил водки, выпил. Смотрит на портрет женщины.

Мама, отчего вы всегда ходили в красном, мама?! Любили красный, мама?! Это вас и сгубило! Ты не от ума, мама, меня родила, козла!

Соседи перестали сверлить, стали что-то прибивать. Сел на пол, листает фотоальбом.

И тут, и там мама! Что ты будешь делать, а?! Везде, всюду! Вы мне, мама, жизнь дали и похерили ее своими же ручками! Что вы говорите?! С родителями так нельзя разговаривать?! Как я смею, мама?! Извиняйте – накипело! Летите, голуби, летите… Чего же так страшно сегодня, сего дня! Страх детский какой-то, необъяснимый, нутряной… Когда тебя спать укладывают, а ты лежишь и представляешь, как жить будешь, когда умрет бабушка, дед, мама, а потом и ты сам… Голову подушкой накрываешь и в ушах шаги слышишь. Мыши-великаны строем идут. Трое умрут или умерли, ты один… И надо жить дальше… Шепчу: «Мама, не умирай, не умирай, рая нет». Свет сквозь щель дверную сочится. Лица вижу мамы и бабы с дедом. Дом у нас чаша полная. Знаю, умрут все. Недавно сосед с окна сиганул. Сугроб рядом оказался. Я видел случайно. В чайном слоне у меня монеты хранятся на день черный, крайний. Когда все мои умрут и я утром проснусь один, деньги меня спасут. Куплю батон и молока. Как сложно отвязаться от такого потока! Как его остановить и жить дальше, мама? Почему ты не научила меня этому?! Потому, сынок, что ты маленький еще! Щечки пухленькие, глазки серенькие, зубки беленькие… Мама, отчего вы всегда ходите в красном?! Это опасно для окружающих! Они бычат тут же – и женщины, и мужчины… Без причины в общем, но особенно женщины. (Пауза.) Ладно, хватит ныть! Сегодня сорок лет земного стажа! На заслуженный отдых идет мужчина, рожденный в СССР!

Включил камеру. Взял тетрадь, читает громко.

Пионер Саков, будь готов, мать твою! «В свободное время советские люди приходили в Мавзолей. Там они встречались, пили чай, обменивались новостями и просто отдыхали». «Люди тогда работали на заводах и фабриках. Они делали бомбы, танки, машины, но не еду. Поэтому еды было мало. Для покупок люди пользовались талонами, а не деньгами, потому что денег у людей не было». «Люди в СССР всегда работали и отказывались отдыхать. Они приходили с работы и ложились сразу спать, потому что очень уставали на работе. Сны люди не смотрели». (Пауза.) Ой люлѝ?! Я смотрел сны все детство и сейчас смотрю! Иной раз такое приснится, прям ух! Так вот, дети мои, вы себе представить не можете, какое количество неслучайностей случилось для того, чтобы вы появились! Просто поверьте – папка знает, что лакает! Мама моя, бабушка ваша, очень хотела внуков. Сядем с ней чай пить вечером, а она мне: «Сережа, я жду внуков, что ты медлишь? У тебя есть девушка? У нас в библиотеке есть одинокие положительные девушки, я тебя познакомлю». Я молчал и пил чай, мама вещала: «Я не хочу, чтобы ты жил бобылем! Не можешь сам найти мать своих детей, тогда я, как мама твоя, тебе помогу!» Я даже не отвечал ей, а зачем?! Привел в девятом классе Лидку из параллели, Лидка любила всех. В этот раз решила полюбить меня. Как она сказала потом, она меня возжелала в качестве эксперимента, потому что у меня еще не было никого, а у нее не было того, у кого никого не было. Чуть не с порога она разделась и легла на диван. Говорит: раздевайся, мол, и айда, поехали. А я ей: «Лида, ты хочешь чаю?». Она ржет: «Чаю?! Аж кончаю, как хочу! Иди сюда, я тебя мужчиной буду делать!» – «А как же чай?» Так принято у нас: сперва гостям предложить чаю, а уж потом все остальное. Остального у нас с Лидкой не было, она сказала, что я придурок конченый, оделась и ушла. Вечером я все рассказал маме, в надежде, что мама скажет, в чем моя ошибка. Мама молчала долго, потом выдала: «Сергей, я понимаю, что у тебя период полового созревания, но это не дает тебе право спать с первой попавшейся б…» И выплеснула остатки чая мне в лицо. (Говорит портрету.) После Лидки у меня в гостях были далеко не «б», мама, а вполне приличные девушки, но ты почему-то находила в них частичку «б», и они уходили навсегда. (В камеру.) Вот так сильно мама хотела внуков! Прям до усеру хотела! После школы я поступил в институт, на факультет педагогики и методики начального образования, сокращенно – ПИМНО. Я был единственной особью мужеского пола на ПИМНе этом! Оказалось, что мама моя договорилась с деканом, и я туда на раз поступил и в армию не пошел. На мой вопрос «Зачем мне ПИМНА эта?» мама сказала, что надо знать психологию детей, чтобы быть им хорошим отцом! Женщины меня не замечали: видимо, не видели во мне потенциального самца, а я смотрел на них мамиными глазами и невольно искал частичку «б». Я верил, что в СССР секса нет! Получалось, что я один жил в СССР, потому что у всех остальных секс был. На пятом курсе я хотел уйти из дому, собрал вещи, сел писать маме письмо и не успел. Она раньше вернулась из библиотеки своей, увидела собранные сумки и потребовала объяснений, и я дал. Дорогая, любимая моя мама! Говорил тогда и сейчас говорю: я знаю, что ты слышишь! Мама, ты зря меня родила! Я не знаю, это у вас, у женщин, в крови, видимо, придумано кем-то так?! Ну, допустим! Я одного не пойму, зачем «для себя» рожать?! Что бы что? Вы думаете, это и есть счастье? А дальше? Мама, ты о чем думала, когда меня носила? Будет кому на старости лет тебе стакан воды подать?! Для этого я? Тогда свою миссию я десять лет назад выполнил, а дальше? Почему и зачем мне дальше? Почему ты все время молчишь?

Соседи будто бы услышали его и начали сверлить. Мужчина выпил водки.

Сорвал пару плакатов со стены. Сел в кресло, смотрит в камеру.

Простите, дети! Меня простите и этих… (Показывает на потолок.) Там таджик Вадик работает. Его хозяева закрыли в квартире до окончания всех работ. Раз в три дня приносят ему еду и сигареты. Я с ним разговариваю ночью: выхожу на балкон, он выходит, и мы оба смотрим на небо. Небо оно нас всех объединяет и делает родными. Косвенно… Земля – нет, земля давно поделена на материки, континенты, страны и государства. Внутри государств на области, штаты, города, села и деревни. В детстве я думал, что в каждом городе, селе, деревне своя Луна и свое Солнце. И когда я впервые поехал на поезде, изо всех сил пытался не уснуть и проверить. Дальше – еще мельче: на районы, на кварталы, дома и квартиры. Как у живых существ элементарная частица – клетка, так у нас квартиры, комнаты – клетки… «Детки в клетке» – была у меня в детстве книжка такая. Помню, в детстве смотрю на карту нашей родины и радуюсь, что СССР наш больше, чем их США! Значит, они побоятся на нас бомбу бросить ядерную! Значит, жить будем! Мама будет, дедушка с бабушкой и я. (Поет.) Летите, голуби, летите… (Пауза.) Вот так, дети мои! Я окончил институт и поступил в аспирантуру. Мамин маразм крепчал час от часу. «Сереженька, у тебя есть девочка? Познакомь меня с ней? Она будет хорошей матерью моим внукам?» И я познакомил. Подговорил одну дурочку-аспирантку сыграть для мамы мою подругу. Мама с утра ушла на День библиотеки, а мы с Иришкой купили торт в хлебном и сидим, ждем. Приходит маман, а мы воркуем, как голуби, и стол сервируем. «Рыба моя, я правильно ложки ло̀жу?» – «Замечательно, зая, ло̀жишь!» – «Тортик на сколько частей порезать?!» – «О, мама пришла! Мама, это моя девушка Ира. Ты же будешь с нами чай пить? Давай к столу, у нас все готово!» Сели, пьем, едим. Мы с Иришкой переглядываемся, а маман молчит! Я ей говорю: «Мама, может у тебя вопросы какие к Ирише есть? Спрашивай!» Молчание. «Мама, тебе нравится Ирина? Мы с ней на ПИМНО учились, теперь в аспирантуре вот вместе! Правда, она милая?!» Молчание. «Ирина, вы рассматриваете моего Сергея в качестве отца ваших будущих детей?» Ирина хоть и дура, но мгновенно отреагировала и покраснела густо. «Я даже не знаю, мы пока не обсуждали этот вопрос с Сережей…» – «А кто ваш любимый писатель?». – «Толстой». – «Будьте любезны, уточните, какой из трех?! Очевидно, Лев. Как вам его роман «Лев и собачка?»» Ирина молчала и хлопала глазками. Мама выждала паузу и вышла со словами: «Сын, можно тебя на одну минутку? Простите, девушка: дела семейные!» Я подмигнул Иринке и вышел за мамой. «Сын, это очередная глупая кукла. В роду Саковых дураков не было и не будет. Я оценила твою шутку. Проводи Иру домой и возвращайся. Я устала и хочу прилечь». И я, как человек, не совершивший за свою жизнь ни одного поступка, плохого, хорошего, тупо пошел провожать Иришку. Мы шли пешком и молчали. Около подъезда я попросил прощения за неудачную идею сыграть в любовь, на что Иришка поцеловала меня в лоб и сказала: «Как мне тебя жалко… Иди уже, ждет она».

Встал, выключил камеру. Открыл балкон, кричит.

Вадик, бросай свою работу, молотки и сверла! Иди ко мне, пить за меня будем! Мне сегодня сорок. Сорок соро̀к улетело уже у меня, Вадик! Или гусей! Не улетай, последний гусь! Дикий ты, Вадик! Не понимаешь меня совсем. Как тебе только хозяин твой задания дает?! Бьет тебя, поди! Люди, Вадика бьет хозяин! Никому нет дела! Такие дела! А еще боремся за звание «Дом высокой культуры быта!» Вадик, тебе сколько лет? Ты говоришь по-нашему? У тебя есть женщина? Девушка есть у тебя? И у меня нет… У тебя когда хозяин придет, сегодня? Скажи ему, что у тебя вечером культурная программа, и приходи. Вадик, если ты слышишь меня, постучи по батарее…

Зашел в комнату, закрыл балкон. По батарее стучат три раза.

Вадик, я понял тебя! Связь установлена!

Стучит по батарее три раза. В ответ тоже стучат. Мужчина улыбается.

Вадик, а давай женщин позовем! Настоящих таких, живых женщин! У меня есть записная книжка, там много женщин есть. Хочешь, я сейчас позвоню им, и они все-все придут к нам! Хочешь женщин, Вадик? (По батарее стучат два раза.) Это «да» или «нет», Вадик? Если «да» – стукни один раз, если «нет» – два раза! (По батарее стучат один раз.) Ты нормальный мужик, Вадик! Уже звоню!

Снимает телефонную трубку, нажимает несколько раз на рычаг, слушает.

Взялся за провод, идет к розетке.

Позже позвоню. Ну, что пригорюнились, девочки, ню?! Пора вам на свалку, скоро тут будут нереально реальные девочки! Что ты смотришь синими брызгами, в морду хошь, Юля?! (Отрывает от обоев плакат с именем «Юля».) А ты сисястая?! Пора тебе! Пойдите на заслуженный отдых, Маша! (Срывает плакат.) Под срачник всем! Всем-всем-всем, говорит Москва! Валентина Терешкова родила своему мужу летчику-космонавту Сергею Сакову двойню! Тройню родила! Лапочек дочек! Самочувствие новорожденных нормальное!

Наливает, пьет, ест лимон. Еще наливает, пьет. Сел в кресло, закрыл глаза.

Как оно там, мама? Маешься, поди, что меня одного оставила? Ладно тебе… Себе чего хочу пожелать в сорочины свои… И того, и этого… Говорю тебе, мама моя: я балбес! Ты же хорошая мать, даже слишком хорошая. Уже сделай что-нибудь для меня! Не себе, не обществу – мне сделай! Внуков я заделал, как просила! Кучу! Сыночков и лапочек дочек. Они не узнают никогда, кто отец их – у них свои мамы и папы. У них своя клетка, у меня своя. Мы не стая, я не вожак. Так, принеси-подай, пойди на засуженный отдых! Вон они, мои подружки, со стен глядят, каждая в четыре глаза пялится! Вся жизнь тебе, мама, для тебя, с тобой. Бойся меня, когда я приду! Мне, дураку, все можно! Сложить и вычесть, умножить и разделить! Ноль! На ноль делить нельзя! Льзя, мама! Я срамным делом тебе внуков понаделал! Знал, что ты видишь это все, и назло тебе делал! Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов без двух вершков и в одном носке. Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Но в моих объятьях она была всегда: Лолита. Откуда это, мама? Не знаете? Вы не читали запрещенную литературу? Культуру-мультуру в массы несли?! Да бог с вами, мама… Утренник продолжается!

Включил камеру. Постучал по батарее. В ответ тоже постучали. Сел в кресло.

Я окончил аспирантуру, защитил диссертацию и стал работать на кафедре «Детской психологии» ассистентом. Ходил на работу года два, а потом заболела мама. Нет, она не слегла с инсультом или инфарктом, у нее не было рака. Просто она ушла в себя и изредка выходила, для того чтобы дать мне порцию материнской любви и заботы. Историю ее болезни я узнал потом, на похоронах. Причина маминой тоски крылась в том, что ее проводили на пенсию. Ваша бабушка, дети, была отличным специалистом, просто ее отправили на пенсию, как меня сегодня! Мама не приняла этот факт и каждый день к 8.30 ходила в библиотеку. Поначалу ее бывшие коллеги мило улыбались и радовались: Светлана Николаевна в гости пришла! Потом их стала раздражать мамина манера давать советы, и вскоре вахтеры перестали ее пускать. Мама приходила туда каждый день к 8.30, ее не пускали, и она шла городской в парк. Покупала в «Хлебном» батон и кормила голубей в парке. Если бы она рассказала мне, если бы я знал, я бы наверно сжег эту чертову библиотеку имени Н. А. Добролюбова к едрене матери! Мама, прости, что я не почувствовал, не догадался. Мамина внутренняя боль перешла на тело. Ноги не хотели идти туда, где ее не ждали. Она стала плохо ходить. У нее только и хватало сил, чтобы спуститься с четвертого этажа вниз, на лавку. Деньги на маминой сберкнижке таяли, и мне предстояло найти работу, при которой я мог бы большую часть времени проводить с мамой. Идти дворником мне не позволяло высшее образование, диссертация с красивым названием «Домашнее воспитание и психическое здоровье ребенка» и фамилия Саков. Мама с детства внушала мне, что работают из-за денег только капиталисты, а они угрожают нам ядерной бомбой. И мы, советские люди, должны работать для удовольствия и тем самым сохранить мир во всем мире! Этот тезис настолько глубоко засел в моей подкорке, что я очень быстро сообразил, какая работа будет отвечать моим и маминым требованиям. Я стал донором. Прошел медкомиссию, сдал анализы, принес характеристику из института и приступил к исполнению своих профессиональных обязанностей! До сегодняшнего дня я был донором, мама! Вам интересно, дети? Мы с вами живем в двух разных мирах, родные мои! Я – там, вы – тут! Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз, дети! Когда к нам приходили гости и у них были «взрослые» разговоры, мама говорила мне: «Сходи, Сережа, погуляй». (Пауза.) Помню: осень была, асфальт грязный. Я вижу ноги дворничихи в черных колошах. Она тащит за хвост дохлую собаку. Идет медленно, у нее ноги больные. Говорит сама с собой, о чем – не слышно. По брусчатке скачет голова собаки. За ней тянется кровавый след. Смотрю, где он начался. Вижу девочку на тротуаре около дороги, она смотрит вслед собаке. Собаку сбила машина. По тротуару идет мужчина, увидел мяч, пнул его. Мяч скачет по брусчатке, как голова собаки. Девочка смотрит на мяч, убегает. Я смотрю, в какой подъезд бежит девочка, забираю ее, бегу за ней. Сижу у подъезда, смотрю на окна. Темно, зажглись фонари. Я смотрю на горящие окна и пытаюсь угадать, в каком из них девочка, с которой мы видели смерть. Мертвая собака сделала нас соучастниками. Мы с ней увидели что-то запретное, чего не должны видеть дети! (Пауза.) Потом, когда я во второй раз видел смерть, я пришел к этому же подъезду и ждал ее. Вдруг она почувствует меня и выйдет на прогулку или на балкон, пойдет за картошкой или цветы захочет полить.

Молчание. Сверху что-то пилят. Мужчина улыбается.

Вадик пилит. Каждому донору присваивается код, состоящий из первой и третьей буквы его фамилии, числа, месяца и последних цифр года его рождения. Мой код – СК-06.06.68. Мама, говорит СК-06.06.68. Как слышимость? Прием! Я жил как Штирлиц, мама! И ты жила как Штирлиц! Мы были в глухом подполье! В одной землянке в три наката жили и шифровались! Забавно: у тебя в библиотеке были шифры, и у меня шифры! Шифровка в Центр: «Мама тчк роди меня обратно зпт я балбес тчк мама тчк пойдите на заслуженный отдых тчк пендаля вам под срачник зпт мама зпт за такую жизнь мою тчк». Везет вам, мама, вы теперь в очень глубоком подполье, на глубине два метра! До вас теперь сложно достучаться. Раньше сложно было, а теперь вообще! Пустите погреться! Тётя, тётя кошка, выгляни в окошко! Есть хотят котята. Ты живёшь богато. Обогрей нас, кошка, покорми немножко! Ладно, шучу я… (Встал, отдирает от стен плакаты.) Ну что, девочки мои ненаглядные, будем прощаться! Я пенсионер, пора и вам! Да ладно, были и мы рысаками! Дети, эти женщины жили со мной после мамы. Изначально у них были не русские имена: Энжел, Герл, Бич он зе бич. Мне эти имена не нравились, и я придумал им замену. Они, прямо как мы с мамой, засекреченные. Вот Эльвира Пална, например, была раньше Супер Секси. Но она же татарочка на лицо, разве не видно?! Люба была Леди Секс. Кругом секс! А у меня в СССР секса нет, а дети появляются исключительно по решению партбюро, комсомольской организации, профсоюзов, собесов, главков и так далее! В сэсээре секса нет, нам дороже партбилет! Лет мне уже сорок, девочки мои! Дойки какие у вас замечательные, прямо жаль такую красоту портить. Дальше-то, как быть? Продолжать ходить на работу? Работать за удовольствие? Я законопослушный гражданин, мама, а в законе «О донорстве» черным по белому: «Донорами могут быть мужчины от двадцати до сорока лет, тчк». (Пауза.) Надо камеру выключить, а то пленка закончится, а самого главного не скажу. «Не делай два дела одновременно», – говорила мама. Перемотаю потом, сотру, вымараю. Иди ко мне, мой сладкий сахар! (Встает на стул, целует девушку на плакате с надписью «Иришка».) Что ты не краснеешь, как твоя земная тезка? Все в сад, девочки! Все в огород! (Срывает плакаты, бросает на пол.) Мама унесла с собой в бункер тайну: кто он отец мой? Может, ее похитили и оплодотворили инопланетяне, а я жертва их опытов? Кто он, мой папа?! Мне, конечно, нравится сказка про отца-геолога с оленями в степях Украины, красиво это. Но все же хочется правды! Это был наш сосед, мама, одинокий инвалид по кличке Циркуль, из шарашки «Ремонт часов»?! Это тот, который сиганул из окна?! Нет?! Кто еще может быть? Я плохо помню твоих знакомых, мама! Намекни, подскажи мне! Это очень важно знать: кто отец твой. Гордиться им, хотеть быть похожим на него. В выходные ходить на рыбалку или в парк аттракционов. Просто быть с ним и чтобы он был. (Пауза.) Правильно, что я телефон оборвал. Если бы не оборвал и он молчал, было совсем страшно, потому что не позвонили бы, не поздравили бы, потому что я не нужен, мама. Меня просто нет! На ноль делить нельзя! А то, что звонок был, – это ерунда, это ошиблись номером, у нас это часто, как «с добрым утром». «Алло, это санэпидемстанция? Вы производите забор баканализов на кишечную группу? Мне бы сдать анализ на яйцеглист!» Вам лишь бы срать, дорогие товарищи! У нас утренник! Какую такую кишечную группу? У нас ясельная, младшая и старшая! Яйцеглист! Купите глистогон! За углом есть аптека! Ап-тека! Один раз, еще в школе, нас отправили на картошку, и парни из класса пошли в лес курить, я с ними пошел. Закурили они и мне предлагают. Я взял, спрашиваю их: «Чего делать-то надо?!» Они говорят: «Вдыхаешь и говоришь «ап», выдыхаешь – говоришь «тека». Минздрав предупреждает: кишечная группа не дремлет!

Взял камеру в руки. Нажал кнопки, камера жужжит. Еще нажал, смотрит на экран камеры, улыбается. Из камеры доносится голос.

Донорами могут быть мужчины от двадцати до сорока лет, тчк. (Нажал на перемотку, остановил) …и умные люди. У них были интересные и хорошие работы. Они не выражались оскорбительными словами. Они всегда помогали друг другу, не отнимали, не жадничали. Мы отличаемся от них. Они отличались от всех людей на планете…» (Ходит с камерой по комнате, снимает) Вот ваша бабушка крупным планом, дети. Запомните это лицо! Оно мужественное и женственное одновременно! Мама, что вы как неживая?! Помаши внукам ручкой! Вот так! Улыбнитесь, каскадеры! Вот и хорошо! Теперь книги! Дети, мама учила меня, что когда приходишь в гости, первым делом посмотри, какие книги стоят на полке, что читают в этом доме. Смотрите, дети, что у меня стоит… Ф.Д. Честерфильд «Письма к сыну». А.С. Макаренко «Педагогическая поэма». В.А. Сухомлинский «Педагогика», Набоков В.В. «Лолита» и так далее, дети. Можно из этого сформировать папин образ?! На ноль делить нельзя, дети! Я читал у кого-то, что родители пытаются исправить в детях свои ошибки, проблемы и комплексы. Что ты во мне исправляла, мама?!

Поставил камеру на телевизор. Налил водки, выпил. Еще налил.

Чокается с объективом камеры.

За вас, мои дорогие! (Выпил.) Знаете, что самое обидно во всем этом заборе баканализов? Что всё как-то слишком быстро мелькнуло, как каникулы в школе или праздники новогодние… Правда, тогда, в детстве, хотелось, чтобы каникулы или праздники длились, а сейчас не хочется. Мы с мамой вместе со всей страной шагали в одно светлое будущее. Верилось, что мама не умрет и папа обязательно найдется. Придет небритый дядька в свитере с оленями, с огромным рюкзаком и скажет мне: «Ну, здравствуй, сын! Вон ты какой вымахал!» Развяжет рюкзак и начнет вынимать из него что-то очень важное и волшебное. Улыбнется и спросит: «Нравится?!» Я кивну головой и спрошу: «Папа, ты насовсем ко мне приехал? Теперь ты будешь меня из садика забирать? И мы с тобой пойдем в парк аттракционов?» (Пауза.) Тогда, там, в эсэсэсэре, почему-то во все это очень и очень верилось! Да не смотрите вы на меня, как на идиота, дети! Вы думаете там себе, что папа загоняет вам тут сейчас про эсэсэсэр и все такое, а самому тогда лет мало было, да?! Да, да, сколько было, все мои! Я впитал это все, те запахи, звуки, чувства те! Их уже никогда не будет, ничего уже никогда не будет!

Вытащил из-под кровати эмалированный таз, складывает в него обрывки плакатов, поджигает.

Надо письмо написать Николаю, чтобы он отправил эту запись в передачу эту, где плачут все, чтобы вы не мучились, как я, в ожидании отца своего. Николай сделает, он надежный! Мы с мамой всегда писали письма друг другу, ну не письма, записки, но регулярно. Она уходит на работу, я просыпаюсь и читаю: «Сереженька, котлетки в холодильнике. Разогрей их и хорошенечко поешь. Не забудь отключить газ! Целую, люблю».

Вырывает страницы из дневника, бросает их в таз.

Я ей писал, когда получал в школе тройки. Напишу записку, положу на дневник, а сам вроде как сплю уже. Утром встаю и читаю ответ: «Оценку исправить! Суп в холодильнике. Не ешь холодным, разогрей. Не забудь выключить газ. Мама».

Соседи сверлят. Мужчина почти кричит в камеру.

Когда вам угрожает опасность, дети, не надо кричать «Помогите!». Без толку это, все пройдут мимо. Кричите «Пожар!» Люди любят смотреть на огонь! (Кричит.) Пожар! Пожар! Горим! Пойду на улицу. Вдруг сегодня я встречу ту девочку с мячиком, мою соучастницу. Она сейчас увидит дым и выйдет посмотреть, все выйдут, весь двор, весь город сбежится! А мы с ней убежим от всех и уедем на поезде, мы будем смотреть в одно на двоих окно, на одно для всех небо. Надо же проверить, а вдруг и вправду в каждом городе, селе, деревне своя Луна и свое Солнце?! Это же здорово! Сегодня странный день, так что все может быть. Пора начинать новую жизнь! Пойду погуляю с мамой, пройдемся как два настоящих пенсионера! Может в «Хлебный» зайдем за батоном.

Выключает камеру. Складывает ее в пакет вместе с блоком питания. Из тетради вырывает листок, пишет. По батарее стучат. Азбука Морзе. Мужчина улыбается, пишет. Взял с полки книгу, вынул из нее деньги. Деньги и письмо вложил в конверт, запечатал. Положил пакет с камерой на порог комнаты, сверху конверт. Открыл входную дверь, балконная дверь с грохотом захлопнулась. Взял ножницы, стучит по батарее. Ему отвечают. Еще стучит. Отвечают. Мужчина достает из кладовки старенький проигрыватель и стопку пластинок. Открывает балкон, выносит туда колонку. Перебирает пластинки. Выбрал, включил. Стучит по батарее, ему отвечают. Снял со стены портрет мамы. Держит его перед собой, как портрет Генсека в голове траурной процессии. Выходит на балкон, залазит на перила. Одной рукой упирается в плиту верхнего балкона, в другой держит мамин портрет.  Слышится шипение, вступает оркестр, и мужской голос поет чего-то о Родине, о букваре, о верных товарищах или что-то другое поет знакомое, оттуда, из детства.

Песня длинная, звучит и звучит. Сквозняком захлопнуло балконную дверь, посыпалось битое стекло. Стучат по батарее. Тишина. Стучат еще и еще. Тишина. Песня закончилась. Закончилась пластинка. Проигрыватель не отключается, из колонки слышится бесконечное шипение.

Конец.