Владимир Зуев
ЛИЧНОЕ ОЧЕНЬ

(цикл стихотворений)

***
Не раскачивайся мы в лодке
в сводке ли мы ли в ней
Видишь идут параллельным курсом
трупы крепких на вид парней
Смотрят в небо прищурясь
ищут корни своих корней
Можно я в лодке побуду трусом
ты героем не наших дней

Не расстраивайся мы в море
в горе ли мы ли в нём
Волны с покойниками целуясь
смерти иной придают объём
Может в какой-нибудь краткой сводке
позавчерашним каким-то днём
скажут что псих был задержан в лодке
с тенью своей вдвоём

***
Встанем утром, будем гадать на БГ,
Сварим кофе и гущу перевернем.
Тихий, милый, уснувший под утро дом
Нас качает. Летят по своей дуге
Самолеты, а звезды и фонари,
Глядя в окна, пытаются угадать,
Где напрасно искусственный свет горит,
Где не просто не могут сегодня спать.
Сигарета срывается вниз звездой —
Загадаю, я знаю, что все всерьез.
Месяц март — бестолковый и молодой
Мальчик — мерзнет с охапкой уральских роз
У подъезда, закусывает губу…
Самолеты летят по своей дуге.
Встанем утром, будем гадать на БГ
И на кофе, мы знаем свою судьбу.

***
Три круга нарисовать,
Встать в круг,
В сердцевину влезть…
Стихи наизусть читать.
А вдруг
В этом сила есть?
Не бес он, но бесноват —
Мой антагонист,
мой крест…
Мой младший молочный брат,
Что чист
С переменой мест.
Три круга по часовой,
Три против —
Кружи, кружи…
Ты вместо меня живой.
Ты — в плоти
Моей ножи.
Ты — чёрный мой человек,
Гомункул,
Венец нутра.
Таинственный имярек,
Дай руку
Свою. С утра
Три круга перешагнуть,
Встать в круг,
Что сейчас и здесь
Рисуется кем-нибудь…
А вдруг
В этом смысл есть.

***
На окнах литографией февраль
Запечатлен с утра во вторник.
Я, словно кот, залег на подоконник,
Я отразил застывшую печаль.
Хрусталь окна хрусталиком зрачка
Не преломляется, но это поправимо —
Там за окном пустая пантомима
И вечные, как время, облака.
Прошёл февраль, проталинами март
Чернеет во дворе — я наблюдатель.
Я дробь, в которой возраст — знаменатель,
Числитель — это монолог апарт,
Где счастье, где любовь, печаль, песок…
Как долго длится равнодушный вторник…
Я сам себе послушник и затворник —
Эквилибрист от сна на волосок.

***
Седая Капитолина кормит кота,
Мертвого, мойвой мороженой —
Кот не ест.
Седая Капитолина, дожив до ста,
К смерти не расположена —
Vita est…

Слепая Капитолина тычет коту
В морду мойвой мороженой:
«Тиша, ешь».
Слепая Капитолина хранит во рту
Живительный, в трое сложенный
Свой падеж.

Святая Капитолина жива котом
Мертвым и мойвой мороженой —
Дай им днесь…
Святая Капитолина умрет потом,
В старости, так положено
Мертвым здесь…

***
Может, проще нас всех
разом взять и прибрать к себе?
Сам с собой рассуждаю в ночи
без пятнадцати два.
Я уже уяснил: смерть —
лишь трещинка на губе
там на небе у Бога,
знакомого нам едва.

Может, проще смолчать,
проглотить, не устроить бой,
то есть выиграть его, не начав —
ну, была не была…
Мы — голодные дети,
кричащие наперебой
о земном и насущном
в занавешенные зеркала.

Может, проще не видеть,
не слышать, не знать, забыть.
Этот жизненный опыт
учтется, как год за два.
Как мне всё-таки выжить
в союзе с частицей «бы»?
Подскажи мне, мой Боже,
знакомый со мной едва.

***
Апреля первого года последнего тишины
Ночкою темною под одеялом сны
Видят мои сограждане спят-сопят
Утренник утром День дурака парад
Голый король и свита в чем родила
Красная площадь от голых белым-бела
Кучкой стоят очкарики и народ
Голою тушей на голых задротов прёт
Лбом бы на место лобное да лобком
На мостовой не весело голяком
Год жалко не семнадцатый пару лет
Мы подождем мы выкрасим в красный цвет
Ваши постели белые и белье
Краскою красной по ноздри живьем зальем
Шутка шучу поверили с Днем дурака
Доля от шутки в шутке не велика
Ночькою темною снятся худые сны
Апреля первого года последнего тишины

***
Кривились рожи
потухших окон,
а мы без кожи
дожди ловили
в свои ладони,
и город-кокон
во тьме сжимался,
сгущался или
безкожих пару
вживлял друг в друга.
Подобно шару,
в пределах круга
Земля летела
сквозь космос, вечность.
Нет, мера тела
не бесконечность
в земных пределах,
где окон рожи
во тьме кривые,
где мы похожи
на светотени.
Где город-кокон
живых вжимает
в квадраты окон…

***
В июне, в канун Палящей недели,
уклоняясь от солнца прямых лучей,
мы, которые до смерти надоели
себе и солнцу, кладем в ручей
тела, чтобы вычислить их объем,
отчасти, чтобы объем придать, –
плоским известен такой прием –
ручей превращается в водоем,
в котором не свойственно умирать.

В июне, в канун Палящей недели,
уклоняясь от солнца лучей прямых,
те, которые с «мы» не хотели
множить суммарный объем живых, –
сдохли. Конечно, такой исход
был очевиден для большинства,
общности… Общность – толпа, народ,
масса, гармошка и хоровод –
были и будут, живой, жива.

В июне, в канун Недели Палящей,
уклоняясь от солнца прямых лучей,
наша прошлая – становится настоящей –
жизнь или смерть. Временной ручей
вытеснит равный телам объем,
всем мыслеформам объем придаст:
время приемлет такой прием –
кровью подпитывать водоем.
Думаю, мы подходящий пласт.

***
микро- и макрокосм
ос бесконечный рой
мыслей и все всерьёз
остановись постой
маятник бытия
в мёртвом дворе качель
ты очерствевший я
выбравший ту же цель
цепко себя держи
время туда-сюда
маятники-ножи
всюду и навсегда
микро- и макрокосм
остановись постой
больше нельзя всерьёз
тут в пустоте пустой

***
Это личное очень,
о нём никому нельзя
говорить. Разделить на восемь —
десятую часть раздать
всем желающим, —
может быть, отразят.
И своё вернётся,
то есть станет своим опять.

Это личное слишком —
подушкам и пустоте
доверяется, если
не видят другие вдруг
для себя весомого, —
значит, иммунитет
или боли больше
банальный людской испуг.

Это личное лишним
бывает, и тяжело
говорить и делить на восемь,
десятую часть свою
раздавать…
Мне, Господи, повезло —
всё вернётся,
если я раздаю.

***
Стучи, стукачок, стучи.
Стучи, как великий стукач учил.
Стучи на сто вёрст вокруг:
Стук-стук, стук-стук, стук-стук.

Стучать, дурачок, стучать,
Стучать, словно сосны рубить с плеча.
Случайности смысл всучи —
Стучи, стучи, стучи.

Стучал, стукачок, стучал,
Стучал, оттого что был слаб и мал
Сучоныш. Тому ли учила мать —
Стучать, стучать, стучать?

Стук-стук, стук-стук, стук-стук,
Стук — это звук круговых порук.
Сердце, случайно не замолчи —
Стучи, стучи, стучи.

***
В капле с той стороны окна
Помещается кривизна
Лета, вторника и двора,
На котором кричит «Ура!»
Хор беззубый лихой шпаны.
В капле собранной кривизны
Хватит, чтобы перевернуть
Всё, что мне уместилось в грудь
В эти долгие сорок лет.
Побегу покупать билет
От себя на ближайший рейс,
Взяв котомку, коробку, кейс,
Бросив внутрь пару нужных книг,
Убегаю, как вор, должник.
Линза капли и лилипут —
Я внутри, пусть меня найдут
Папа, мама, сестра и Он —
Тесно, тесно со всех сторон.
Непонятная мне вина
В капле, с той стороны окна.

***
Вырезает ночь
трафарет окна.
Воем не помочь,
уходящим на
небо, на покой,
на последний круг —
помаши рукой
в уходящий звук.
Маршевых шагов
пустотой не множь,
у тебя врагов —
пуля или нож.
Больше боли не
принесёт песок…
На моём окне
времени кусок,
вырванный из «бы»,
«либо» и «нибудь».
Остужает лбы
бытовая ртуть…
Воем не помочь,
уходящим на
небо или в ночь,
в трафарет окна…

***
Проснулся в 2:48, выкурил сигарету,
замерз, закутался в одеяло.
Думаю: «Нет, немного этому лету
остается — точнее, мало
теплых дней впереди, дождливо
скоро будет, и зонт потерян».
Беспричинно хотелось пива
или водки — я не уверен
в том, что мне предлагает завтра.
Честно, в будущем неуютно,
но стабильно — кефир на завтрак
с черным хлебом. Ежеминутно
в соцсетях на рабочем месте
краем глаза ловлю глаголы:
«уезжайте», «бросайте», «взвесьте».
Я от страха под утро голый
замерзаю в часу четвертом.
Скоро утро, и в нем логично
будет что-то… Какого черта
я проснулся? Со мною лично
что фатального приключилось
в этом августе, в пять ноль восемь?
Бог мой, дай нам такую милость —
пережить погружение в осень…

***
Мамой покрашенной рамы стекло…
Там, за стеклом, – акварель по сырому.
Я, постсоветский, одну аксиому
вызубрил в детстве (мне не повезло):

если по телику кажут балет,
если на кухне беседуют тихо,
значит, какое-то выпадет лихо,
значит, он умер – и выхода нет…

«Выхода нет» – это крен и рефрен,
страхом из детства, обрывком припева –
якорь, с которым ни шагу налево,
точка, в которой нельзя перемен.

Рамы покрашенной мамой стекло
треснуло – это пунктир невозврата.
Мы повторимся, мы вечная вата,
мы – постимперское мелкое зло.

***
Знаю, ты хочешь об этом поговорить.
Наречие плюс глагол — как быть…
Как быть с тем, что тревожит тебя сейчас…
Желтый фонарь щурит третий глаз.
«Знаешь, — как будто бы он говорит тебе, —
Да, детка, да… Уничтожь, убей
страх и своё тотемное «никогда».
Ветер порежется о провода,
взвоет, заглушит твой тонкий плач.
Знаешь что, детка, переиначь
связи не-следствий и не-причин…
Детка, не думай! Один — один!
Знаю, что ты потеряла нить…
Хочешь, мы можем об этом поговорить…»

***
Между наковальней и молотом,
Противоборствующими друг с другом, —
Тело, на котором наколота
Бойня севера с югом —
Синим, сейчас фиолетово-чёрным,
На кожном покрове белом.
Мертвый выглядит слишком свободным
Сейчас, оказавшись телом.

Между наковальней и молотом,
Взаимодействующими друг с другом, —
Тело, во рту затаившее золото,
И золотоискатели кругом
Спорят, ссорятся — случай сучий.
Золото скрыто телом —
Жребий… Старатель, седой и везучий,
Уже занимается делом.

Между наковальней и молотом,
Практически между севером — югом, —
Тело, что вдоль-поперек прополото
Золото добывающим кругом,
Каждый в котором незрячий нищий,
Просто работающий работу.
Мёртвых предвидятся многие тыщи —
Смерть соблюдает квоту.

***
Видимо, на перекрестии старых обид
у женщин, не вжившихся в сан жены,
что-то внутри виновное говорит,
без какой бы то ни было внешней вины.

Видимо, нужно, чтобы случалось так
или иначе как-то — ещё больней…
Боль — это внекармический Зодиак,
фотоколлаж невинных тузов виней.

Видимо, нужно выключить телефон,
вжаться лицом в подушку и закричать
так, чтобы крик услышал уставший он —
он, обреченный тщетно её искать.

И без какой бы то ни было внешней вины
что-то внутри виновное говорит:
«Если не спишь, то видишь пустые сны
в зеркале позапрошлых пустых обид».

Фотоколлаж невинных тузов виней
кажется неслучайным — не просто так.
Он для того, чтоб было ещё больней.
Боль — это внекармический Зодиак.

***
Расставания и встречи,
Поезда, перроны.
Горизонт широкоплечий,
Небосвод бетонный.
Невский ветер, сумрак зябкий,
Призраки и тени.
Знаки, знаки, знаки, знаки
Прошлых поколений.
Город — сила, этот город —
Влага, воздух, камень,
Ты — шинели жёсткий ворот,
Вздернутый руками.
Чёрный я — в канале сером,
Памятное фото —
Контур зданий школьным мелом
И огромный кто-то.

март – ноябрь 2015 года